Нам нельзя - стр. 5

– Но все же на танцах тебя научили основам, пусть бальником ты так и не стала. Так что дерзай, племянница.

Улыбка сползает с моих губ. Гневно смотрю на тетю и вижу, как в ее глазах вспыхивает дьявольский огонек. Ничем хорошим это противостояние для меня не кончится. Киваю и медленно поднимаюсь, судорожно растирая ладони о подол платья. Самойлов кивком прощается с тетей и направляется к танцполу, где уже кружатся пары. В том числе и моя мать, но она так увлечена новым кавалером, скорее всего, кто-то из ее друзей, что не замечает собственного мужа и дочь, которые занимают место поодаль от остальных.

Надеюсь, это место выбрано не зря, потому что мы почти скрыты от большей части гостей, и мой очередной конфуз заметят немногие. Но я все равно позволяю Станиславу Валерьевичу положить мне руки на бока, а сама кладу ладони на его грудь. Почти не касаюсь его, только приятная на ощупь ткань греет мои заледенелые ладони.

– Вполне неплохо, – улыбается Самойлов, и только теперь я замечаю, что мы двигаемся в ритме неспешного танца. Мои ноги работают сами по себе, наверное, опыт, приобретенный за годы практики, что нельзя сказать о моем сердце, ухающем в груди каждый раз, когда его ладонь соскальзывает или мои собственные руки прижимаются к его груди.

– Спасибо, – выдыхаю, стараясь смотреть себе под ноги. Теперь боюсь, что наступлю на его дорогие туфли и испорчу их. Вмиг начинаю чувствовать себя неуклюжей девчонкой.

– Элла?

– Да? – вздрагиваю, когда вновь слышу свое имя.

Осторожно приподнимаю голову, чтобы опять пропасть в его зеленых глазах. Магия, не иначе. Потому что я совершенно не понимаю, что со мной творится.

– Ты в порядке? Я заметил, что ты почти ничего не ешь и молчишь весь вечер. Мне показалось, что тебе не нравится здесь находиться.

Слова пугают. Пугает то, что он видит меня насквозь, и то, что подмечает даже незначительные детали, а это означает лишь то, что мне совершенно неподвластно искусство лжи.

Ужас давит на горло. Приходится взять себя в руки, чтобы ответить.

– Если честно, то я просто ни разу не бывала на подобных мероприятиях и не знаю, как себя правильно вести, – произношу тихо, молясь, чтобы никто не подсушивал наш разговор. Особенно чтобы мои слова не были услышаны тетей или матерью.

Самойлов мягко улыбается. Наверное, его полностью устраивает такой ответ, но то, что произносит следом, несколько обескураживает меня:

– Я не хочу, чтобы дочь моей жены чувствовала себя загнанной в ловушку.

– Но я не…

– Элла, это и твой праздник. Просто наслаждайся и не думай, что что-то делаешь не так.

Я нервно сглатываю и быстро киваю, желая оттолкнуть Самойлова и вернуться к тете. Нет, лучше вообще уйти, лишь бы не оставаться рядом с ним. Сердце бешено колотится, и я замедляю ход, плавно опуская руки. В этот миг музыка затихает, а значит, и наш танец должен закончиться, вот только он не убирает руки с моей талии, что заставляет меня беспокоиться. Нас же увидят!

– Я… пойду, – шепчу, осторожно отталкивая от себя Самойлова, и разворачиваюсь, но с ужасом застываю на месте, потому что к нам приближается мама.

Я не готова. Только не сейчас. Но она уверенным шагом приближается к нам, плавно покачивая бедрами. Словно каждый миг ее жизни напоказ.

Неудивительно. Ведь оно всегда так и было. Сколько я видела фильмов и сериалов с ее участием? Не перечесть. Сколько вырезок из газет и журналов у меня было, спрятанных в специальной папке? Много. Очень много. Но я сожгла все вырезки, когда мне стукнуло четырнадцать. Мой маленький бунт против родительницы. Тогда вышла романтическая комедия, где у мамы была одна из главных ролей. Она играла молодую мамочку двух близняшек, которые решили найти для нее нового мужа. В общем, ту комедию, похожую на какую-то кальку с иностранного фильма, я так и не досмотрела. Потому что не смогла сделать это из-за слез, наполнивших мои глаза. Я рыдала, представляя, что это меня так мама обнимает, мне она заплетает косы или рассказывает про любовь. Для меня она готовит завтрак и помогает собраться на первое свидание. Они все смеялись, улыбались и выглядели счастливыми, а мне казалось, что смеются надо мной, а не над какой-то дешевой шуткой из второсортного фильма. Я сожгла все вырезки и пообещала себе, что больше не буду смотреть ее фильмы. Слишком больно осознавать, что она может быть с кем-то любезной или милой, может для кого-то улыбаться или держать за руку. Для нее я всегда была обузой. Ошибка прошлого.