Надежда - стр. 47
Мелодия то нарастала, то затихала. Сначала приглушенно звучал один небольшой хор. Музыка доносилась как будто из глубины. Потом по мере нарастания звуков присоединялись другие группы голосов, то более высокие, то низкие. И все это удивительно гармонично сливалось воедино, образуя мощный восторженно-торжественный гимн.
Мне захотелось опуститься на колени, и стоять не шелохнувшись, впитывая каждый звук. Потом густые низкие звуки постепенно погасли. Музыка сделалась прозрачней, нежней, светлей. При этом внутри меня возникла удивительная легкость. Мне показалось, что я могу оторваться от земли и полететь, как парашютик одуванчика. Душа моя радостно трепетала.
Вдруг я подумала:
– Господи, за что ты так шутишь надо мной? Ты дал мне возможность услышать удивительную музыку, но не научил, как записать ее для друзей!
Эта земная мысль мгновенно отключила музыку в моей голове. Я заволновалась, задрожала, лихорадочно прислушиваясь к себе. Бесполезно! Ни звука! Растерянная, расстроенная, потрясенная, я села на дорожку возле грядки и заплакала. Я спугнула музыку. Вернется ли она ко мне?
ПРИВИВКА ОТ СТОЛБНЯКА
В детдоме появилась новая медсестра: худенькая, маленькая девушка со строгим лицом. Нам предстоял медосмотр. Уже прошел слух о том, что за каждую царапину все получат по уколу. Не знаю, почему мы так боимся уколов? Какой-то холодок появляется под ребрами при слове «шприц». Но я уже научилась бороться со страхом перед болью и старалась успокоить друзей своей бравадой и обещанием первой пойти на осмотр, даже вперед мальчишек.
Ребята проводили ревизию болячек, подсчитывая, сколько придется выдержать уколов. Я тоже критически оглядела свою тощую фигуру. Помню, как наш шофер коротко сказал, взглянув на меня:
– Арматура.
Все присутствующие взрослые захохотали. А мне понравилось это звучное слово, и я с удовольствием применяла его к себе. Так вот, результаты моего осмотра неутешительные. Цыпки до локтей на руках, до трусов на ногах. Колени, локти, все пальцы ног и рук в ссадинах. Некоторые уже подсохли. Из других сочилась кровь. Но меня это никогда не волновало. Я не чувствовала боли, вернее не обращала внимания на нее. А если кровь из ранок не переставала течь, я присыпала их сырой землей. От этого боль утихала. Так все делали. «Прописав» себе два десятка уколов, я успокоилась. Ничего, выдержу!
Настал день медицинского осмотра. После завтрака все собрались перед корпусом, где в углу спальни отгородили медкабинет. Войти первой мне не удалось, вызывали по списку. Один за другим ребята выскакивали от медсестры. Было всякое: кто ревел, кто ругался. Я поняла, что ожидать экзекуцию труднее, чем первой «вкусить» лекарства. Пересиливать себя пять минут много легче, чем три часа. Ожидание выматывает, и для геройства остается мало сил. Правда, когда узнала, что в основном колют по одному уколу от столбняка, успокоилась.
Подошел мой черед. Оглядев меня суровым взглядом, медсестра коротко сказала помогавшей ей няне:
– Два кубика, слишком много ссадин.
Вышла с улыбкой. Но через некоторое время с нами стало что-то твориться. Мы не могли ходить, ползали тут же по земле и стонали. Особенно тяжело было тем, кто получил двойную дозу. Сперва ныло только под лопаткой, потом боль распространилась по всему телу. Многие из нас понимали, что укол полезный. Но ведь мы не первый год ходим с болячками, ссадинами, и никто не умер. Стоило ли мучить нас?