Надежда - стр. 108
С трепещущим сердцем постучала в красиво обитую дерматином дверь. Ирина открыла сразу. «Значит, ждала», – обрадовалась я.
Вошла в широкий длинный коридор. На полке для обуви аккуратно расставлены тапочки и ботинки. Кроме взрослой вешалки, пониже – крючки для Ирины. На полу дорожки точь-в-точь как у нас в холле детдома.
Я разулась, и мы прошли в комнату Ирины. Кровать, стол, книжный шкаф, шкаф для одежды, картина. На ней изображены: лес, луг, болотце. Вдали сарай. Через ручей переброшен полуразрушенный мостик. Запустение. Тишина. Мне тоже захотелось говорить тихо.
– Кто выбирал картину? – поинтересовалась я.
– Мы вместе с мамой.
– Мне всегда хотелось иметь такую же спокойную, задумчивую. Только голубое небо я сделала бы немного нежней.
Ирина предложила мне стул, а сама пошла в кабинет отца.
В открытую дверь я увидела стену шкафов. А в них книги, книги…
– Ух! Какое богатство! – не сдержала я восторга.
Ира сняла с полки большую тяжелую книгу и положила передо мной. Я взглянула на свои руки и спросила, где умывальник. Ира отвела меня в белую ванную комнатку.
– Этими игрушками ты играешься? – спросила я, заметив в углу комнаты ящик, из которого торчали головы кукол и зверей.
– Не играюсь, а играю, – с улыбкой поправила Ира, – частица «ся» – это сокращенное «себя».
– Откуда ты знаешь про это?
– У меня мама лингвист. В институте работает.
– И папа в институте?
– Да. Он в Гражданскую войну был сыном полка, хотел стать военным, но потом увлекся историей.
Мне понравилось, как просто Ирина рассказала о родителях, и я поддержала разговор:
– Папа моей подружки тоже был сыном полка. Где только ни воевал! Но в школе не учился. А невесту из пединститута приглядел. Три раза ее выкрадывал. Но она хотела учиться и возвращалась. Но институт так и не окончила. Дочка родилась. Первое время они нормально жили. Теперь старшая дочь в университете учится, меньшая – в первом классе, а их папа при доме культуры подрабатывает тем, что плакаты пишет. Он заставляет жену идти работать, чтобы дети в обносках не ходили. А она не хочет. «Стара, – говорит, – учиться, а в уборщицы не пойду». Из ученой семьи была. Не повезло ему, да?
– Не знаю. Может, наоборот. Трудно за чужую семью решать, – рассудительно ответила Ирина.
Мы сидели рядом. Моя новая подруга рассказывала истории создания картин и интересные случаи из жизни художников.
В комнату вошла высокая, голубоглазая блондинка в строгом черном костюме. Я испугалась, вытянулась по струнке и пробормотала:
– У меня руки чистые, и я… веду себя хорошо.
Женщина улыбнулась светло и мягко:
– Не отвлекайтесь, я вам бутерброды сделаю.
Вскоре Иринина мама позвала нас на кухню. Передо мной сидела не строгая, научная дама-лингвист, а добрая тетя в длинном голубом халате. Я обратила внимание, что движения рук у нее грациозные, голос приятный, богатый оттенками звучания. Я смотрела на ее красивое лицо и удивлялась, почему со мной, чужой девочкой, она ведет себя как с равной ее дочери? Я все еще продолжала смущаться, судорожно подбирала со скатерти крошки. Булку съела, а колбасу потихоньку спрятала в карман. Альбина Георгиевна заметила и сказала, что даст бутерброды с собой. Я испугалась, что меня больше не пригласят, и заплакала. Альбина Георгиевна успокоила:
– Не волнуйся. Все в порядке. Мы гостям всегда рады. Приходи к нам. Ты хорошая девочка.