Нация, государство и экономика. О политике и истории нашего времени - стр. 11

Вена, начало июля 1919 г. [10]

Только не понимая законы истории, можно ставить вопрос о том, возможно ли было, и если да, то каким образом, избежать Мировой войны. Уже сам тот факт, что война произошла, говорит о том, что силы, стремившиеся ее развязать, оказались могущественнее, чем силы, стремившиеся ее предотвратить. Постфактум легко указывать на то, как могли бы сложиться обстоятельства или как следовало ими распорядиться. Очевидно, что в ходе войны германский народ перенес испытания, которые удержали бы его от вступления в войну, если бы когда-то он уже прошел через подобные испытания. Однако нации, так же как и отдельные люди, становятся мудрее только благодаря опыту, причем только благодаря собственному опыту. Конечно же, легко понять, что, если бы германский народ сбросил ярмо монархической власти в том судьбоносном 1848 г., если бы Веймар восторжествовал над Потсдамом, а не Потсдам – над Веймаром, сегодня страна находилась бы в совершенно ином положении. Но каждый человек должен воспринимать свою жизнь, а каждая нация – воспринимать свою историю, такими, какие они есть; нет ничего более бессмысленного, чем сокрушаться по поводу ошибок, которые уже невозможно исправить, нет более бессмысленного занятия, чем сожаление. К прошлому следует обращаться не в роли судей, воздающих хвалу или порицание, и не в роли мстителей, ищущих виновных. Мы ищем истину, а не виноватых; мы хотим знать, как происходили события, чтобы понять их, а не выписывать обвинительные приговоры. Тому, кто подходит к истории так же, как обвинитель подходит к документам уголовного дела, – чтобы найти материал для обвинений, – лучше держаться от нее подальше. Перед историей не стоит задача удовлетворять потребность масс в героях и козлах отпущения.

Именно с такой позиции нация должна обращаться к своей истории. Задача истории не в том, чтобы переносить ненависть и разногласия дня сегодняшнего назад в прошлое и заимствовать из битв давно минувших дней оружие для споров своего времени. История должна научить нас распознавать причины и понимать движущие силы; поняв всё, мы всё простим. Именно так относятся к своей истории в Англии и Франции. Независимо от его политической принадлежности, англичанин способен объективно воспринимать историю религиозных и конституционных столкновений XVII в., историю утраты штатов Новой Англии в XVIII в.; ни один англичанин не видит в Кромвеле или Вашингтоне только воплощение национальных неудач. И ни один француз, независимо от того, бонапартист он, роялист или республиканец, не пожелает вычеркнуть Людовика XIV, Робеспьера или Наполеона из истории своего народа. И для чехов-католиков точно так же не составляет труда понять гуситов или моравских братьев с учетом обстоятельств их собственного времени. Подобное отношение к истории без труда ведет к пониманию и определению того, что не имеет отношения к делу.

Только немцы все еще не могут отказаться от такого представления об истории, которое не смотрит на прошлое глазами настоящего. Даже сегодня для одних немцев Мартин Лютер является великим освободителем умов, а для других – воплощением антихриста. Особенно это касается недавней истории. В отношении современного периода, начинающегося с Вестфальского мира (1648), в Германии существуют два подхода к истории – прусско-протестантский и австро-католический, которые вряд ли могут похвастать общей интерпретацией хотя бы одного эпизода. Начиная с 1815 г. проявляется еще более широкое расхождение взглядов, столкновение между либеральной и авторитарной государственными идеями