Национальная Россия. Наши задачи (сборник) - стр. 60
Для этой мысли г. Шельтинг имеет два основания: во-первых, свою католическую веру (источник, ни для кого, кроме католиков, не убедительный!), а, во-вторых, мнения своего авторитетного наставника, которого он сам называет своим «вождем» (стр. 330. 170. 213), а именно, Петра Чаадаева (1793–1856). Ему он наивно приписывает «энциклопедическую начитанность», от которой он в восторге (46. 185): он все время «учится» у него, превозносит его, восхваляет, вопрошает его как пророка (45. 54. 87. 138. 142. 144. 198). Незаметно Шельтинг «тонет» в Чаадаеве и становится его наивной и верной «тенью»; Чаадаев же не признает на земле никаких ценностей, кроме римского католицизма…
Откуда же могла быть такая универсальная осведомленность у Чаадаева? Ведь он выносил ее уже к началу тридцатых годов, когда он еще не имел возможности овладеть ни историческими источниками о католической церкви, ни большими научными сочинениями по сему вопросу. Это относится и к историкам Европы и Германии, за исключением Нибура. Историческая наука ходила тогда еще в детских башмачках; научные исследования или отсутствовали, или же были примитивны; первоисточники были еще не напечатаны…; а для протестантизма в особенности, Чаадаев никогда не имел никакого понимания: он мог только слепо верить тому, что выдумывала католическая пропаганда о своей церкви и о средних веках и повторять затверженное.
Что же касается истории России, то надо признать, что здесь сила суждения Чаадаева была совершенно беспредметна. Первые тома истории Карамзина, повествователя патриотического, но в смысле исследования источников беспомощного, вышли в 1818 году и в дальнейшем были доведены только до Смутного времени. С тех пор прошло 130 лет. За эти десятилетия русское историческое исследование, так же как и вся русская культура, переживало эпоху великого расцвета и плодоношения; то, что создали в России литература, музыка, театр, живопись, архитектура, скульптура, наука, религиозное исследование, фольклор, раскопки, преистория, опубликование источников – все это постепенно обреталось и поднималось из глубины народного духа и все это представляет из себя величайшее богатство. 130 лет назад все это можно было только предчувствовать, прозорливо предвосхищать подобно Пушкину, как «уже наличное» и в то же время – только еще «грядущее». Вот два примера.
1. За это время, например, собирали и изучали те самые народные песни, которые тогда «просто пелись»; и чем дальше шло это изучение, тем более и русские и нерусские люди (напр., профессор Рудольф Вестфал (1826–1892), одинаково изумлялись и богатству мелодии, и творческому ритму этих песен, и выражению их, и особенно их совершенно своеобразным тональностям и гармониям; и до сих пор никому еще не удалось ни свести это сокровище национальных песен к западноевропейским формам, ни музыкально классифицировать их виды.
2. Что же касается русских исторических исследований за эти 130 лет, как в детальном изучении материала, так и в окрыленных синтезах, – то надо просто признать, что выдумки Чаадаева были совершенно вздорны и беспочвенны и давно уже ниспровергнуты и рассеяны. В начале XIX века Россия стояла непосредственно перед великим расцветом своей культуры, а Чаадаев не видел ни одного бутона, ни одной завязи из всего этого богатства и проклинал все естество русского духа, предсказывая ему засыхание на корню и гибель. Но проклятие его поразило не Россию, а его самого.