На златом крыльце сидели - стр. 67
Прерывая, иногда, чтобы передохнуть, работу, Андрей слышал доносившийся из мастерской Озерова нестройный гул разгулявшейся попойки: женский зазывной смех, грохот падающих предметов и все перекрывающее пение заезженной пластинки на полную мощность.
Озеров гулял шумно и безнадежно, потому что как только он трезвел, его снова начинало мучить предчувствие всех его обид, так, будто они не прошли уже, а только должны случиться. Если бы подле него была его жена Ъаня, он мог бы высказать ей свою тоску, заставить ее еще даже раньше себя поверить в то, что скульптор, приехавшая из Ленинграда принимать творение Хаустова, просто старая потаскуха, недаром она слюни распустила: «Это поразительно: какая сильная пластика, какая мощная динамика, как все взвешено в пространстве и какое бесконечное обаяние и лиричность, и вместе с тем, это напряженно, темпераментно»… Подумать только, чего наговорила! А этот старый дурак Консовский тоже распустил свой павлиний хвост: «Эта работа послужит не просто украшением здания, она будет существовать как самостоятельное произведение подлинного искусства и, кто знает, может быть пройдут годы…» и пошел нести свою околесицу.
Нет, тогда, раньше, когда все было хорошо, Таня поверила бы ему сразу, еще даже горячей, чем надо, и уже сама через край наполнившись обидой за него и злобностью, доказывала бы ему, что все-все дураки и сволочи в этой комиссии, и Хаустов первая сволочь, а он, Озеров, просто скромный, просто не выпячивается вперед, как другие: ну, не пришел, ну, говорил в Союзе, что рук не прикладывал – так ведь это из скромности, свой труд не ценит! А Хаустов – сволочь; он нарочно отмалчивается, когда его спрашивают, правда ли Генка рук не прикладывал, мол, промолчу, значит, – правда. И пусть он в сторону теперь воротится – стыдно ему в глаза смотреть… И выслушав это все от вздрагивающей от обиды Танечки, Озеров и сам в это поверил бы и успокоился бы ее убедительным сочувствием и полным пониманием. Но теперь кто-то другой, в чем-то другом убеждает его бывшую жену, а он мучится, ничем не скрытый сам от себя.
Конец ознакомительного фрагмента.