На златом крыльце сидели - стр. 13
Гул, весь день стоящий в долине, к вечеру смолк, можно даже лампу вынести и ее не задует ветром. Но чего керосин зря жечь, можно и так посидеть на лавке, посмотреть во все четыре стороны. И Петровна, и Савельевна любят, как стемнеет, усесться спиной к морю и смотреть в степь. Там, где-то на самом ее краю полигон, далекий, неслышный, но в кромешной тьме южной ночи занимающий воображение стрельбой по зависающей цели. Вдруг повиснет над горизонтом яркое, безмолвное пятно и кажется, что это не ракета вовсе, а черт знает что, но вот уже, оторвавшись от земли, летит ей навстречу другая и. если попадет, обе, ослепительно вспыхнув, гаснут; но иногда не попадает, куда-то проваливается и тогда первая, еще немного повисев в воздухе, сама собой тухнет.
– Да. Это ж сколько они денег зазря в воздух пущают, – негодует Савельевна. – Внучек мой Сашка, он же ж в Германии служит, так он, как на побывку приезжал, так он сказывал…
Но Петровну не устраивает такой прозаический поворот дела и, мечтательно вздохнув, она перебивает Савельевну:
– Ой, Савельночка, а я вам скажу: я видела настоящую летающую тарелку.
– Не знаю, шо ты там могла видеть. Я вот сколь ни сижу тут, такого не бачила.
– Так я не здесь же видела, а на Севере. Пошли мы раз за морошкой, идем и вдруг я вижу: я одна, никого нет! Только что было полно народу и вдруг я одна.
– Ну, хорошо, ты мне вот шо скажи: и шо ты в том Севере делала? Деньгу копила, чи шо?
– Ну, что вы, Савельевна, какую деньгу? Я бедная. А вот вы, вы почему к Людочке в Керчь не переезжаете?
– Ага! Вот тут все брось и переедь?! Не-е. Была я раз в той Керчи. У-у, буйный город! Ну, буйный! А поглядеть некуда!
– Как это некуда?
– Не-не. Некуда. Стены кругом.
– Но можно же телевизор посмотреть?
– Ну шо я в том телевизоре не бачила?
– А здесь-то вы что видите?
– Ой, да шо ты гуторишь? Здесь мне далеко видать:
там корова моя Зоя – мне видать, там волухи мои пасутся – мне видать, там кошару видать, там Валькину хату. Машины по-над долиной едут – мне видать. И на море все видать. Так что и не буровь мне…
– А у Люды хорошая квартира?
– Да. Она, как развод сделала, осталась одна с Сашкой, так мы им на одну только стенку полторы тыщи дали. Теперь Сашка с армии придет, я ему на машину дам.
– А говорите, я богатая?! Я-то бедная! Вот вы, Савельночка, богатая!
– Не. Это какое богатство?! Вот Марченко-кум – так тот богатый был: он как помер, так у него только в хате триста тысяч нашли! От это богатство!
– Да откуда же?
– А от как немцы-то тут колонны гнали, так он брыльянты из ушей аж с мочками рвал!
– Ой, Господи! Разве можно у людей, с мочками, Савельночка?
– Так, Петровночка, то ж какие люди? То ж жиды были…
– Так что ж по-вашему: жиды – не люди?
– Оно може и люди, а только ни те брыльянты, ни те ухи им зараз уж не к чему были.
– Ну, не знаю, какие вы страшные истории на ночь рассказываете.
– Ну, это чего страшного? Вот как его сын женку забил – от то да…
– Как это забил?
– А так, и матка евонная не отняла. Не заступилася.
– Да почему же?
– А потому! Склещились они. Она девкой-то гуляла с ним и вон там в лесозащитной полосе они и склещились. Чабаны нашли их. А куды денешься? Она ревет, народ гогочет, повалили их, как есть, на телегу и в поселок в больницу отвезли. Отмачивали их чи в ванне, чи хде…