На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин - стр. 6
– Девушки, – отвечали те в свою очередь, хихикнув.
– Настоящие девушки, настоящие. У нас по деревням баловства этого нет, – отвечала за них безбровая Акулина.
– А по мне, хоть бы и ненастоящие. Мне насчет этого плевать. Я так только, к слову. Впрочем, у меня рука легкая. У меня придет в марте полольщица девушкой, а смотришь, после Покрова здесь осталась и уж в январе у господ в мамках кормилицей живет. Вот нынче на улице одну свою прошлогоднюю встретил. Идет в шелковом сарафане с позументом, шелковый шугай на ней такой, что бык забодает, на голове кокошник с бусами, и лакей в ливрее в карету ее сажает. Должно статься, до графского дома достукалась, графчика кормит. Счастье…
– Ну, уж от этого счастья избави Бог наших девушек, – отвечала безбровая женщина. – Матери-то, прощаясь с ними, как они наказывали, чтобы я за ними смотрела! «Чуть что, – говорят, – Акулина, так ты им косы вырви».
– Вырывай или не вырывай, а толку от этого не будет. Питер – город-забалуй. А в кормилки в хороший дом попадет, так так-то родителям на голодные зубы в деревне поможет, что в лучшем виде! Да и себе приданое скопит. У нас в Питере такое заведение, что коли ежели кормилка барского ребенка выкормит, то ей всю одежду на руки отдают, тюфяк, подушки да деньгами на отвальную.
– Ну уж, что уж… Зачем такие слова? У тебя, верно, своих-то дочерей нет?
– Дышловая пара в деревне: одной семь лет, а другой – девять.
– Были бы постарше, так не говорил.
– Да ведь я к слову, а по мне, хоть куда хочешь поступай с моего огорода, хоть в принцессы. Вы когда из деревни-то тронулись?
– Четвертый день. Ведь много пешком шли. Денег-то на всю дорогу на чугунку у нас не хватило, – рассказывала безбровая женщина.
– Очень голодно у вас в деревне-то?
– Страсти Божии… Только еще у кого работник или работница в Питере есть, тот дом и держится, а то не приведи господи как трудно. Всю скотину за зиму пораспродали. Ребятишки без молока сидят. Сена у нас в наших местах всегда было много, а прошлый год все повыгорело. Болотина и та посохла – вот какое лето было. Хлеб иные тоже еле на семена сняли, овес тоже пропал. Кабы не грибная осень – ложись и умирай. Грибы еще малость поддержали, потому сушили и на сторону продавали. А только уж и цены же были! Скупщики, видя голодуху, так прижимали, что не приведи бог!
– Хлеба-то своего докелева хватило?
– Да мы так уж что к Николину дню покупать начали. И семена съели, и ничего-то у нас нет. Вот муж на барки нанялся к хозяину, а я в Питер пошла. Что достанем – сейчас надо старикам в деревню на семена послать, а то сеять нечем.
– Разве уж что муж твой с барок расстарается, а ведь тебе нескоро на семена наковырять.
– А ты вот что… Ты закабали меня, милостивец, на лето да дай пять рублев, чтобы в деревню на семена послать. За это я тебе в ножки поклонюсь, – проговорила безбровая женщина, встала с лавки и поклонилась хозяину.
Хозяин махнул рукой.
– Такие ли ноне времена, чтобы бабам по пяти рублей вперед давать, – сказал он. – Нет, не те времена. Мы так ждем, что баба будет после Николы вовсе без цены. Дешева нынче будет баба, совсем дешева.
– Грехи! – покрутила головой безбровая баба и тяжело вздохнула.
Хозяин помолчал, почесал под мышкой и сказал:
– Ну, чай отопьете, так первым делом идите на огород прошлогодние кочерыжки из земли выдергивать, носите их на носилках к избе и складывайте в кучи. Повы-сохнут, так летом топить ими будем.