На всемирном поприще. Петербург – Париж – Милан - стр. 29
– Я вспомнила, как вы прошлым летом гостили у нас в Р. Как недавно это было, а кажется, уж Бог знает сколько лет прошло с тех пор.
– Да будто многое в вас уже так изменилось? – спросил Богдан.
– Не только во мне. В вас, я думаю, больше…
– Нет, я все тот же.
– Где же! Вспомните наш разговор… или лучше, ваше ораторство в парке…
– Помню.
И в его воображении вдруг нарисовалась Лизанька, какой она представилась тогда ему, весной, при ясном небе, среди зелени. И на душе он почувствовал, словно как весна…
Очутившись в его страстных объятиях, Лизанька испугалась. Она бы никогда не решилась произнести эту страшную фразу. Но другого спасения не было.
Она сказала:
– Богдан, я не люблю вас; я не могу любить…
Когда Богдан выходил из комнаты, она позвала его. Несколько минут она молча смотрела на него.
– Ради Бога, – сказала она нетвердым голосом, – вы уничтожите меня, если вы решитесь…
– На самоубийство? – заговорил он, – нет, я этого не сделаю.
Она в другой раз позвала его.
– Неужели мы не увидимся больше? – сказала она не то утвердительно, не то вопросительно.
– Нам не надо видеться, – сказал Богдан.
Она держала его руки в своих руках.
– Вы можете слушать меня хладнокровно? – спросила она.
– С чего мне горячиться!
Она смотрела на него, но не смела говорить.
– Мне тяжело будет не видеть вас… Но ведь я вам не дам счастья. Это эгоизм с моей стороны. Я не должна удерживать вас…
– Если можно разойтись – всегда лучше разойтись…
Она опустилась на диван. Он попробовал освободить свои руки…
– Вы не уедете, не повидавшись со мной?
– Я зайду к вам перед отъездом проститься…
Оставшись одна, Лизанька долго плакала. Она чувствовала всю сложность, натянутость своего положения, и оно давило ее. Она пошла в кабинет к своему мужу.
– Что с тобою? – спросил он, увидя ее взволнованной и с заплаканными глазами.
– Nicolas, – тихо сказала она ему; слова с трудом выходили из ее груди. – Я не люблю тебя… Мы не можем жить, как жили до сих пор…
– Душа моя, – отвечал муж, – романическое чувство не переживает медового месяца. Да его вовсе и не нужно. Я давно знаю, что ты в меня не влюблена. Но ведь я и не требую этого. Но мы же жили вместе хорошо и спокойно.
– Я не могу больше так жить. Мне другой ближе тебя…
Николай Сергеич нахмурился, внутренне посылая к черту романтизм, и того, кто его выдумал. Лизанька плакала… Он хотел поцеловать ее, обнял ее одной рукой; она оттолкнула его руку.
– Мне тяжело это. Оставь меня, – сказала она.
Он еще больше нахмурился.
– Послушай, – начал он, – если ты любишь другого, я не стану тебя держать. Но я имею же право на то, чтобы меня не мучили, не оскорбляли напрасно… Из-за ребяческого увлечения… Я знаю, кто всему виною. Ты этого человека любить не можешь… Подумай серьезно о своем и о моем положении…
– Я не люблю никого, – отвечала Лизанька, еще больше заплакав, – но я хочу быть свободна. Я не отдалась увлеченью, потому что знаю, что я уж любить никого не могу…
– А если ты его не любишь, так о чем же у нас речь идет?
– Я хочу быть свободна… совсем свободна… Я хочу его видеть… Я не могу его не видеть…
– Старайся успокоиться, – говорил муж, который уже по-своему понял положение, – ты разве не свободна? Если хочешь, мы будем жить совсем отдельно, на разных половинах. Будем видаться, когда ты сама захочешь. Я буду приходить к тебе в гости. И ты можешь принимать, кого тебе вздумается… Но ведь я могу положиться на тебя, что если у вас дело зайдет слишком далеко, ты меня обманывать не будешь? А также и на то, что ты не поддашься ребяческому увлечению? Не станешь из-за прихоти, из-за каприза губить и себя и меня?