На войне как на войне (сборник) - стр. 6
– Что ты стонешь каждую ночь? – проворчал Василий Ильич. Опомнившись, Марья Антоновна заплакала и стала умолять мужа не ехать в колхоз.
За перегородкой, затаив дыхание, их слушали дочка с зятем.
Таково было положение в семье Овсовых. Впрочем, жили они мирно, если не считать мелких ссор Марьи Антоновны с зятем, во время которых она заявляла, что скоро развяжет ему руки.
Наконец то, чего ждала и боялась Овсова, случилось. В тот день Василий Ильич явился с работы раньше обычного. Марья Антоновна перебирала в буфете посуду.
– Ну, Маша! С городом теперь покончено, расчет получил. Будем собираться. Сегодня напишу письмо соседу Матвею Кожину, чтоб встретил нас.
Марья Антоновна охнула. Стакан из ее рук выскользнул и упал на пол. Василий Ильич хотел крикнуть: «Раззява!» – но, подавив раздражение, усмехнулся.
– Хорошая примета, Марья, когда посуда бьется.
Марья Антоновна устало опустилась на стул.
– Ну полно тебе, – смущенно проговорил Василий Ильич и, подойдя к жене, погладил ее по голове.
– Да как же «полно»? Уже ехать. Скоро-то как. Дай хоть опомниться, – всхлипнула Марья Антоновна.
– Ничего, не горюй, Маша. Проживем. Теперь мы будем дома. А дома, говорят, и солома едома.
– Ох, не к добру, Василий. Чует мое сердце – не к добру.
– К добру или к худу, теперь ничего не изменишь.
Марья Антоновна вытерла лицо и, встав, сухо проговорила:
– Что ж, будем собираться. Но помни, Василий, если не по душе придется – уеду. Одного оставлю, а уеду. Ты это помни.
Разговор происходил в присутствии Натальи и ее мужа.
– В поездах теперь свободно ездить. До Зерков прямой поезд ходит, – сказала Наталья.
– Я так люблю дальнюю дорогу. Да если порядочная компания соберется… Батарея пива, преферанс, – поддержал Наталью муж, но, видимо поняв, что говорит не то, взъерошил волосы и обратился к Овсову: – Вы, Василий Ильич, насчет билета не беспокойтесь. Устроим.
Марья Антоновна тяжело вздохнула. К ней подошла Наталья.
– Мама! Не на тот же свет собираетесь. Не понравится – опять приедете. Разве мы вас оставим? Верно, Андрей?
– Да, да, конечно, какой может быть разговор, – поспешно заверил Андрей.
Глава третья
В Лукаши
Поезд отошел глубокой ночью. Пассажиры, рассовав по углам вещи, притихли… Супруги Овсовы заняли в купе нижние полки. Марья Антоновна вырядилась в новый сатиновый халат и улеглась спать, подсунув под голову дорожный мешок. Василий Ильич не отрывался от окна. Бесконечной плотной, черной стеной проплывал лес; по белесым пятнам он узнавал березу, по остропикой макушке – елку, большими темными кучами мелькала ольха.
Радостное и вместе с тем тревожное чувство испытывал Василий Ильич. Он ехал в родные Лукаши. Овсов закрывал глаза и видел их. Над домами сцепились развесистые дряхлые ветлы и стоят, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. За садами, среди синеватой капусты и темно-зеленой картофельной ботвы, извивается Холхольня – река на редкость капризная и каменистая. И видит Василий Ильич старый отцовский дом – почерневший, сгорбленный, крыша осела, буйно поросла крапивой и сивым репейником. «Наверное, и палисадника под окнами нет, и калину вырубили, а сколько ее росло…»
В последний раз Овсов был в Лукашах на похоронах отца. Уезжая, наглухо заколотил толстыми досками окна и входные ворота. Вспомнил Василий Ильич свой отъезд. Дождливой осенью по изрытой ухабами улице кривой мерин тащил телегу, в которой болтались корзинки и соседский сын Мишка. Мальчуган махал хворостиной, дергал вожжами и, подражая взрослым, покрикивал: