На волне шока - стр. 26
Одноклассники по одному вышли вон, бросая через плечо растерянные взгляды и в бешенстве пиная дверные косяки. Потом обнучили кого-то другого – термин родился из сочетания «обнаружить и уничтожить» – и этот кто-то лишился одного глаза. Однако к тому времени Никки благополучно прибыл домой в государственном лимузине.
На следующее утро он проснулся в Пареломе, полагая, что оказался на полпути в рай.
– Теперь-то я понимаю, что попал в ад. Кстати, почему вы один? У меня сохранилось смутное воспоминание: когда я очнулся, вас было двое, хотя говорили почти все время вы. Здесь обычно еще кто-то находится?
Фримен настороженно покачал головой.
– Но здесь был кто-то еще. Я уверен. Он что-то говорил о том, как вы ко мне относитесь. Что ему страшно.
– Да, это правда. Здесь был посетитель, он присутствовал на дневном допросе и произнес эти слова. Однако он не сотрудник Парелома.
– Место, где не бывает невозможного…
– Можно и так сказать.
– Ясно. Мне это напомнило одну старую смешную байку, которую я слышал в детстве. Я никому не рассказывал ее много лет. Надеюсь, она достаточно вышла из обращения и не покажется вам банальной. Одна нефтяная компания в… скажем, тридцатые годы прошлого века хотела произвести впечатление на арабского шейха. Они прислали за ним самолет. В то время и в тех краях самолеты все еще были редкостью.
– Когда самолет поднялся на высоту трех километров, а шейх не моргнул и глазом, его спросили: «Ну как, впечатляет?» Шейх ответил: «Потому что самолет летит? А разве он не для этого предназначен?» Да, я слышал эту историю. Из вашего личного дела.
Наступила короткая пауза, заряженная скрытым напряжением. Наконец Фримен спросил:
– Что именно убедило вас в том, что вы попали в ад?
Сначала кто быстрее бегает. Потом – кто быстрее стреляет. Теперь…
Афоризм Ангуса Портера – не просто гламурная шутка для вечеринок. Люди не подозревают, насколько буквальным стал его афоризм.
В Пареломе, в Кредибель-Хилле, в какой-то дыре в Скалистых горах, которую Никки знал только по условному названию «Электрополымя», и многих других местах, рассыпанных от Орегона до Луизианы, находились секретные центры особого назначения. Все они преследовали одну задачу – эксплуатацию гениальности. Их история уходила к примитивным «мозговым центрам» середины двадцатого века, но лишь в таком же смысле, в каком ЭВМ на твердотельных элементах брала начало от табулятора Холлерита.
Аналогичные центры имелись у всех супердержав и множества второстепенных и третьестепенных стран. Соревнование умов продолжалось не одно десятилетие, некоторые страны вступили в него, опережая других на голову. (Этот каламбур был хорошо известен и простителен.)
Например, в России давно стали популярны математические олимпиады, право на продолжение учебы в Академгородке считалось высшей почестью. В Китае жуткое демографическое давление вынудило правительство отказаться от импровизаций в жестко заданных марксистско-маоистских рамках и начать целенаправленный поиск оптимальных управленческих методов с применением варианта перекрестного матричного анализа, для которого китайский язык оказался особенно удобной средой. Еще до наступления нового века была систематизирована схема, доказавшая свою невероятную эффективность. В каждую коммуну и деревню присылали колоду карт с иероглифами, имеющими отношение к наступающим переменам как общественного, так и технического свойства. Тасование карт и создание новых комбинаций символов позволяло автоматически генерировать свежие идеи, люди на общественных собраниях подробно обсуждали ожидаемые последствия и назначали представителя, который суммировал различные взгляды и докладывал о них в Пекин. Метод был дешев и на удивление эффективен.