На темных аллеях (сборник) - стр. 9
Зять, наконец, покинул кухню.
Катя поставила тарелку со своей диетической стряпней на стол, хотела сесть… Но села на другой стул – не на тот, где он только что сидел. Она физически не могла это сделать – занять пространство, в котором только что находился он, Митя. Ведь это как будто слиться с ним! Девушка ела геркулес с морковью и тихонько стонала, в нос…
Сегодня у нее было свидание – с тем, из похода. С Данилой.
…Они с молодым человеком погуляли по слякотной, сонной Москве, потом зашли в кафе. Было странно видеть друг друга в городе, странно чинно ходить по улицам, говорить на отвлеченные темы – после гор, лыж, полетевшего крепления, раскаленного чая на морозе из термоса… Данила радовался Кате, такой новой, такой другой – городской, почти незнакомой, хорошенькой в беличьей шубке и беличьем задорном берете. Беззащитной и слабой сейчас на вид. Кате было немного совестно – она еще не понимала, рада она сама Даниле или нет. Ее смущала его красота, сила и едва сдерживаемая, неуклюжая влюбленность, которая сквозила в каждом жесте молодого человека.
– Приходи ко мне завтра, – вдруг, не сдержавшись, сказал Данила. Сказал и побледнел до синевы.
Кате показалось, что вместо кофе у нее в желудке перекатываются ледышки.
– Хо… хорошо, – неуверенно ответила она. Данила не сдержался, неловко и пылко обнял ее посреди улицы. Он-то точно был в нее влюблен. Очень.
Следующее утро, кажется, началось точно так же. Катя вышла на кухню, взяла пакет с геркулесом… Митя сидел на корточках возле умывальника, орудовал гаечным ключом. Рядом валялись его серые шлепанцы.
– Минутку подожди, – пробормотал он, не оборачиваясь. – Что-то труба течет…
У него были мягкие, слабые волосы, сквозь которые уже просвечивала кожа головы. Тренировочные штаны, голубая майка. Чистая бледная шея, напряженные мышцы рук. Урод. Убогий. Старый. Никакой. Терапевт. Неудачник. Лузер!
– А я сегодня в гости иду, – вдруг сказала Катя.
Митя ничего не ответил, но его плечи словно окаменели.
– Его зовут Данила. Мы познакомились в походе, ему двадцать два. Сказал, что дома у него никого не будет.
Было слышно, как капли воды шлепаются на кафельный пол. Катя поставила коробку с геркулесом на стол, повернулась:
– Митя, если ты скажешь, я не пойду никуда.
Он молчал.
Она отвела глаза и произнесла:
– Через семь лет Милочка кончит школу. У нее будет своя жизнь. Ей уже не будут нужны ваши жертвы, ты сможешь жить для себя. Я буду ждать… семь лет. Если ты скажешь.
Он молчал, не двигался.
Катя вернулась к себе в комнату, быстро оделась, потом вышла из дома…
У нее было вполне реальное чувство, что она сходит с ума.
Падал снег, солнце пряталось за серыми облаками, но мороза не ощущалось – только промозглая, неподвижная сырость. На бульварах гуляли собаки и дети. Катя слепила маленький снежок, подержала в руках – он стал быстро таять… Тогда она принялась лепить из него снеговика.
Весь день она провела здесь, на бульваре, среди людей. Сотовый телефон звонил каждые пять минут, на экране светилось имя абонента – «Данила».
…Она вернулась домой только в четвертом часу, в сиреневых, ранних зимних сумерках. Дома стояла тишина, только на кухне мерно капала вода.
Катя бесцельно побродила по комнатам, потом решила заглянуть на кухню.