На пути к истине - стр. 9
– Ну а третий?
– Борин? Это бывший главный режиссёр драмтеатра. В день убийства Аристовой он возвращался ночью домой, и где-то в тех местах его ограбили…
– Подробнее, пожалуйста.
– Хорошо. Сами понимаете, в те дни мы цеплялись за каждую мелочь, за каждую соломинку, так сказать. И нами была получена оперативная информация о том, что Борин в ту ночь вернулся домой в странном виде. Человек он аккуратный, педантичный. А тут появляется в подъезде, не узнать его. Куртка расстёгнута, испачкана, сам бледный какой-то, испуганный. Стали выяснять. Оказалось, шёл ночью домой, остановили его на окраине подвыпившие верзилы, стали денег требовать. А он что, семидесятилетний старик, больной и беспомощный, струхнул, видать… Впрочем, этим случаем занимался наш участковый инспектор Корнилов. Как помнится, возбуждать по этому факту уголовного дела он не стал…
– А вообще, что за человек этот Борин?
Вахрамеев пожал плечами.
– Я же говорил, старикашка семидесяти лет, больной, немощный, лет пять уже как на пенсии. Холостяк. Что-то не сложилось у него в жизни. Живёт один. В последнее время больше сидит дома, никуда не ходит, даже в театр. Человек, надо сказать, с именем. Кандидат искусствоведческих наук, заслуженный артист федерации, имеет дипломы и награды. Словом, уважаемый в городе человек.
– Уважаемый человек… – зачем-то повторил Шамсиев, вглядываясь задумчиво в пространство кабинета. – Слушай, Сергей, а ты не мог бы сейчас пригласить сюда участкового вместе с материалами об этом случае?
Вахрамеев чуть недоумённо взглянул на него, но, не сказав ни слова, подошёл к телефону и, набрав номер дежурного по горотделу, попросил его немедленно разыскать Корнилова и направить в прокуратуру с требуемыми материалами.
Участковый явился через полчаса.
Тучный, огромного роста, с красноватым добродушным лицом, он как-то несмело поздоровался и, представившись, посмотрел вопрошающе на Вахрамеева, и после того, как тот сделал ему молчаливый знак, подошёл к Шамсиеву и положил на стол перед ним небольшую подшивку бумаг в тонкой обложке. Сам опять же по знаку Вахрамеева сел и застыл в смиренном ожидании.
Просмотрев бегло доставленные материалы и отложив их в сторону, Шамсиев обмерил участкового долгим изучающим взглядом.
– Извините. Я не сразу представился, – заговорил он не строго, но вполне официально, – Шамсиев. Следователь по особо важным делам…
Участковый привстал.
– Сидите, сидите! – заставил его сделать обратное движение Шамсиев. Он чуть смягчил голос. – И скажите вот что. Борин сам первым обратился к вам с заявлением об ограблении?
– Нет, нет, что вы, – смешно двигая щеками, покачал ладонью участковый, – Борин сначала вообще не хотел писать никакого заявления. Зачем, говорит, мне, старому человеку, этакая сомнительная слава. Честно говоря, я бы и не знал ничего об этом происшествии, если бы не начальник…
– А что же всё-таки произошло с этим режиссёром?
Участковый, который, видимо, страдал от своей полноты и летнего зноя, надув щёки, выпустил изо рта воздух, и, смахнув пот со лба, начал чуть сбивчиво:
– Этот случай… бог его знает… Разное приходит в голову… А по всему выходит так. Когда Илья Ефимович возвращался домой… уже не знаю откуда… повстречались ему на пустыре какие-то люди, стали денег требовать, карманы ему обшарили и забрали… Ну, эту… мелочь около двух рублей, а потом отпустили, наградив то ли пинком, то ли подзатыльником на прощание…