На пути к истине - стр. 23

Машина чуть замедлила ход. Впереди уже высились новые городские кварталы, среди которых находился дом, где жил Борин.

Попросив водителя остановиться за углом и договорившись, что машина вернётся за ним через час, Шамсиев вышел и направился к подъезду дома.

Лифт поднял его на шестой этаж. Посмотрев внимательно на обитую чёрной кожей дверь, металлическую бирку с обозначением номера квартиры, Шамсиев убедился, что не ошибся, и нажал указательным пальцем на кнопку звонка.

Послышались медленные шаги, затем звук поворачиваемого ключа, дверь приоткрылась – и Шамсиев увидел в проёме высокого, бледного, седоволосого старика, в котором сразу узнал Борина.

– Здравствуйте, Илья Ефимович! – приветствовал он хозяина, когда тот впустил его в прихожую. – Я не потревожил вас?

– Добрый день! Проходите, пожалуйста! – ответил глухим голосом хозяин квартиры. – Проходите в зал и располагайтесь, как вам удобно. Там есть стулья, а уж кресло, извините, занято. Лежать в постели – одна пытка, а кресло для больного человека – божья благодать.

Пройдя в комнату, Шамсиев огляделся. Гладкий, покрытый кафелем деревянный пол, высокий потолок со свисающей с него роскошной люстрой. На покрытых рельефными обоями стенах – портреты Щепкина, Станиславского, Ермоловой, ещё каких-то артистов, пожелтевшие от времени театральные афиши, фотографии. Два выходящих на улицу окна слегка задёрнуты мягкими зеленоватыми шторами, на стене, между окнами, – полка с книгами. К стене прилегает небольшой рабочий столик, на нём – стакан в серебряном подстаканнике с недопитым чаем, флаконы с лекарствами.

– Берите стул, присаживайтесь прямо к столику, – проговорил тем же слабым, недомогающим голосом Борин, вернувшись в зал, сам опустился с глухим стоном в стоявшее возле столика кресло, прикрыв нижнюю часть тела плотным шерстяным одеялом.

Взяв стул, Шамсиев присел к столику так, чтобы ему хорошо был виден хозяин квартиры, присмотрелся к нему.

У Борина были красиво изогнутые седые брови, крупные серые глаза, по-волевому сжатые тонкие обескровленные губы – и вообще его ещё можно было бы считать красавцем-мужчиной, если бы не явно выраженные следы болезни на лице и худоба длинного тела, словно брошенного и вмятого в кресло.

– Как вы себя чувствуете? – участливо осведомился Шамсиев, хоть и вопрос в данном случае выглядел, возможно, не совсем уместным.

– Как чувствую? – с горькой улыбкой переспросил Борин, зашевелившись в кресле и чуть потянув на себя одеяло. – Спасибо. Но мне кажется, что я нахожусь уже на пороге… на пороге другого мира, того самого, откуда не возвращаются. Уж не знаю, сколько отвёл мне Господь на то, чтобы привести в порядок свои дела, но чувствую, ждать осталось недолго. Помните, как у Шекспира:

– Не слишком ли спешите, Илья Ефимович? Мне кажется…. – хотел было успокоить его Шамсиев, но Борин вялым движением руки остановил его и промолвил, не сметая с лица своей грустной улыбки:

– Оставьте, прошу вас… Мне лучше знать, на что я теперь гожусь… – Он с грустью посмотрел на свои бледные руки, но тут же поднял голову. – Впрочем, сдаваться я ещё не собираюсь. Позавчера даже позволил себе выбраться в театр. Цыгане играли. Жаль, не сумел досидеть до конца. Что-то закружилась голова… Впрочем, играли неважно. Уж слишком всё было натурально, по-степному, по-цыгански. Помню, наши ставили «Цыган» куда лучше…