На пороге перемен - стр. 18

Что делать? Этот извечный для России вопрос встал во весь рост перед правительством и, естественно, передо мной. Имея в виду главную цель – успокоить общество, добиться политической стабилизации, решил в первую очередь для себя определить, чего не следует делать в сложившейся ситуации.

Поваленная навзничь экономика, нокаутирующий удар по жизненному уровню населения, охватившее общество жгучее недовольство предшествовавшей в 90-х годах экономической политикой, растерянность президента, стремление уйти в тень тех лиц, которые пробились на вершину пирамиды власти, – все это в совокупности объективно развязывало руки правительству. Позже, когда меня стали искусственно причислять к крайне левым, я подумал: а ведь не понимают – в тот момент мог бы начать и с национализации всего и вся, с широких репрессий по экономическим преступлениям, с резкого ограничения конвертируемости рубля, с объявления об отказе выплачивать долги за предоставленные ранее кредиты из-за рубежа. И голоса «против», если бы и осмелились прозвучать, утонули бы в возгласах массовой поддержки. Но такие меры не имели ничего общего с уже устоявшимся моим мировоззрением. Я понимал также, что они раздерут общество на части, еще больше дестабилизируют обстановку. В таких условиях решил:

Первое – не начинать с публичного разбора той несомненно ошибочной линии и порочной практики, которая привела за все 90-е годы страну к краю пропасти. Легче всего, конечно, было бы искать поддержку в обществе, обрушившись на авторов «шоковой терапии». Но это сразу же – особенно в России – обернулось бы обливанием друг друга грязью, выстраиванием баррикад, пусть даже не в буквальном смысле этого слова, информационной войной, ростом озлобленности основной и громадной части населения, пострадавшей в результате такой политики и практики. Поэтому я отверг советы «четко показать нутро тех, кто довел страну до такого состояния». Поэтому ни в одном своем выступлении, а их с моим приходом в правительство было предостаточно, я не назвал ни одной фамилии повинных в происшедшем. Подробный разбор экономической политики 90-х годов в России, естественно, не снимался с повестки дня. Но это нужно было отнести на более поздний период, когда успокоятся страсти.

Второе – нельзя было принимать решения, которые могли бы интерпретироваться как возврат в «светлое прошлое», несмотря на то что события 17 августа явно увеличили число людей, говоривших и, что самое главное, веривших в то, что «раньше было лучше».

Эксплуатация таких настроений была бы попросту опасной со стратегической точки зрения. Я, да и все мои коллеги по правительству были твердо убеждены в том, что движение назад от курса реформ – хочу подчеркнуть – курса, а не конкретно проводившейся до нас практики – это путь к неизбежному возвращению к командно-административной системе, приведшей к прогрессирующему отставанию Советского Союза в экономике и открывшей двери тоталитаризму.

Третье – несмотря на очевидный негативный, подчас преступный характер того, как осуществлялась приватизация, приведшая к ограблению общества в целом, государства, людей, дезорганизации и падению производства, нельзя было призывать к огульной ее отмене, к новому массовому перераспределению собственности. Это могло бы окунуть страну в кровь, ударило бы по образующемуся среднему классу, сбило с ног честных предпринимателей.