На плохом счету у бога - стр. 14
Так вот… не то, чтобы я детей не люблю… Дети – они цветы жизни. Да вот только цветы я люблю по праздникам и на открытках. В вазе постоят – и на выброс. Но мне с этими цветами жить бок о бок. И работать мамой.
Мечты остались там… до материнства. Цели там же. На рубеже 26–27 лет, когда я думала, что кем-то стану. Кем-то я стала и жизнь на паузу поставила.
Вот думала: дети подрастут – школа, университет, дальше – свои семьи… И тогда вспомню, что хотела. Но сил моих ждать нету. Каждый день похож на предыдущий. А вчерашний – на позавчерашний. Не жизнь, а винегрет… ешь, ешь – и тошно от одного блюда.
Я ещё раз достаю телефон и жму на кнопку «отправить сообщение мужу»:
«Я больше так не могу. Прости.»
Выключаю телефон. Встаю со скамейки. Расправляю складки на юбке и иду к выходу из парка Горького. У меня в запасе несколько часов.
Глава 12
Когда до выхода из парка оставалось всего несколько метров, я остановилась.
Оглядела лица прохожих – приветливых и угрюмых, пустых и полных радости, встревоженных и томных. Одним словом – люди. Дети, молодые, старики – все как один куда-то спешат. Куда-то идут рука об руку со своими заботами и…
Не успев сообразить, что произошло, я почувствовала толчок в спину – и полетела на землю, больно ударившись ладонями и подбородком.
– Простите, пожалуйста! Я не нарочно! – мужчина, извиняясь, присел рядом, помогая мне перевернуться.
Кожа на ладонях содрана… щиплет. Одними пальцами пытаюсь поправить юбку. Приподнимаюсь. Он подхватывает меня под мышки, и с его плеча сваливается моток шланга.
– Позвольте я… – убирая с меня шланг и пристраивая его в валяющееся рядом ведро, он наконец помогает мне встать.
– Не ушиблись?
Я не успела открыть рот. Смотрела на шланг в ведре, не в силах поверить в совпадение. Точно такой же я купила утром и, положив на заднее сиденье машины, поехала в парк.
– С вами всё хорошо? У вас… – мужчина аккуратно взял меня под руку и слегка повернул, демонстрируя рану на локте – кусок розовой кожи сплющился и кровоточил.
– Не беспокойтесь, – тяну руку к себе… не отпускает.
– Не могу. Надо обработать рану.
Он не отводит взгляд. Глаза – голубые-преголубые, будто светятся.
Тонкая струйка крови сползает по коже и уже коснулась запястья.
– Поднимите руку… да, вот так… и держите.
Берёт с земли грабли – вот что толкнуло меня в спину.
– Пойдёмте, – делает несколько шагов и оборачивается. – Пойдёмте-пойдёмте.
– Куда?
Он улыбается:
– Рану обработаем. У меня тут недалеко подсобка. Там и аптечка.
Я оборачиваюсь к выходу из парка.
Может, просто уйти?.. Да и какая уже разница.
Его рука стремительно обхватывает меня за локоть и тянет вперёд.
Холод алюминиевого ведра похлопывает по бедру в такт нашим шагам.
– Как подбородок?
Натянув кожу на подбородке, я чувствую покалывание.
– Нет-нет, руками не трогайте.
– Послушайте… мне правда нужно бежать. Я себя нормально чувствую, – вяло протестую я.
– Так мы же недолго. Раз-раз – и готово. А потом бегите по своим делам.
Я молчу. Так мы и шли – молча, углубляясь в парк, к неприметному одноэтажному зданию, похожему на коробку.
Мужчина остановился, опёр грабли о стену и полез в серый комбинезон за связкой ключей. Со скрипом, надавливая плечом, открыл дверь и зашёл внутрь. Сделал два шага, почесал лысый затылок, вернулся:
– Нате-ка, подержите, – и зачем-то вручил мне шланг, будто держать его – какое-то особое поручение.