На крыльях праведности - стр. 8
* * *
В каждый свой приезд я непременно обращал внимание на три большие камня, возлежащие у калитки в батюшкин дворик. Причем, два из них являлись половинками одного целого – словно две части аккуратно разрезанного яйца. Вдоль берега такие валуны разбросаны были в великом количестве и по причине своего множества не вызывали особенных ассоциаций. Здесь же их присутствие рождало какие-то особенные, значимые образы. Словно у входа в батюшкин мир, символически запечатленное в камне, открывалось начало великой проповеди христианства… Числом три, при наличие одной природы… Как будто звучат слова Вселенского Учителя Иоанна Златоуста: “Троица – существующая прежде веков, не от начала получившая бытие, но безначальная, вечная, нестареющая, безсмертная, безконечная, неувеличивающаяся, неуничтожающаяся, неразрушимая…”.5 А незыблемость, непоколебимость сих камней? Невольно всплывают в памяти слова Спасителя: на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Действительно, среди этих камней, как в некоем храме, постоянно изливалась молитва, и тысячи паломников касались их многовековой плоти… Тысячи паломников, многие из которых и сами естеством своим подобны были природе гранита: с окаменевшими сердцами, опустошенными душами и потухшими очами. Но выходил батюшка и мысль наполнялась жизнеутверждающим обещанием: ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму (Мф. 3, 9). И воздвигались из камней верные сыны Церкви – было, было! – и расколотый камень символизировал тогда поверженный грех, доселе казавшийся непобедимым. И разверзались во славу Божию уста тех, кто прежде был безсловесен как гранит. Воистину прав свт. Иоанн Златоуст, сказавший, что “молитва Церкви так сильна, что если бы мы были безгласнее камней, она сделала бы наш язык легче пера”.
Вот сколько мыслей и образов способны породить три обыкновенные камня, казалось бы, лишь безцельно попирающие землю у батюшкиной калиточки. Всего лишь три камня… Нет, не было в этом благодатном мирке ничего случайного, привнесенного напрасно, все служило ко спасению и чьей-то вящей пользе. Я берусь утверждать это, хотя и не выходят из головы мысли о тех скорбях и испытаниях, которые подъял на свои рамена батюшка в последние свои годы. В разговорах с различными людьми не раз возникал вопрос: почему не отдалил от себя о. Николай некоторых лиц из своего окружения, неужели не мог прозреть той грозной смуты, которая однажды возникнет по их вине? Неужели все-таки не знал? Не мог не знать! Он не мог! Это нам неизвестны пути промысла Божия, все опосредствованное действие в мире которого направленно единственно к нашему благу и спасению. Смысл этого действия нам зачастую невозможно разгадать, поскольку раскрывается он в далекой исторической перспективе. Через годы, десятилетия, как это всегда и бывает, станет ясно “зачем?” и “почему?”. Сейчас лишь следует проявить твердость воли и суметь не отдать того, что оставил нам батюшка на земле в чужие, враждебные Церкви, руки. Главное не опоздать, ведь с каждым ушедшим днем делать это будет все труднее…
* * *
Когда осенью 2002 года я работал над первым изданием книги об о. Николае, приснился мне такой вот сон. Вижу батюшку. Он в своем стареньком подряснике, без скуфейки. Подходит ко мне, губы его чуть тронуты улыбкой.