Размер шрифта
-
+

На крыльях праведности - стр. 2



Нечто подобное в тот момент испытывал и я. Где-то на краешке сознания запечатлелись волны, чайки, взрывающиеся водопадами струи воды на оконных стеклах. Но все это лишь как фон; внимание сосредоточилось исключительно на предстоящей встрече…

Пристань, прибрежный белый песок у кромки воды, несколько жителей острова, встречающих пассажиров из своих, ленивые, добродушные собаки… Все это проплывает мимо, остается позади; все это приглушено, заретушировано. Наша небольшая группа паломников минует часовенку, движется к храму. Здесь остановка, поясные поклоны с крестным знамением. И, наконец, последний отрезок пути… Впереди – женщина с юношей; идут уверенно – похоже бывали уже здесь. Я тоже бывал, – в бытность работы корреспондентом районки готовил репортажи о трудовых буднях рыбаков, – но держусь позади, за похожим на священника мужчиной. Тот идет прихрамывая, тяжело опираясь на трость.

Но вот и маленький батюшкин домик, уютный дворик, затененный деревьями и утопающий в зелени. Безпрепятственно заходим внутрь. Тут же открывается дверь и на крылечке появляется батюшка, словно как раз нас и дожидался. Он улыбается. Нет, он весь светится улыбкой и добротой. Все это настолько искренне, настолько достоверно, что и я, чувствуя прилив радости, невольно растягиваю губы в улыбке. Батюшка благословляет нас, помазывает маслицем. Слышу, как он спрашивает юношу: “Крест на тебе есть?” Молодой человек почему-то молчит. Мать его что-то шепчет батюшке и тот, выслушав, слегка похлопывает юношу по щеке… У мужчины с бородой батюшка интересуется: “Вы священник?” Ответа не слышу. Подходит и мой черед. Батюшка благословляет меня, смотрит выжидающе, а я – в полной растерянности. Все сложенные загодя в мыслях слова словно рассыпались, и я молчу, как рыба… Так и отхожу ни с чем. А батюшку засыпают вопросами… Между тем происходит нечто поистине удивительное. Батюшка вдруг спрашивает мужчину с бородой, указывая на его трость: “Вы болеете?” Тот кивает головой. Батюшка забирает трость и отбрасывает в сторону: “Нет, – говорит, – она вам не нужна”.

Не знаю, что далее стало с этим человеком. Хочется верить, что ему действительно более никогда не понадобилась трость. Тогда же, помню, всеобщее чувство радости и ликования, чувство сопричастности к настоящему чуду…

Наконец батюшка благословляет всех в дорогу. “Да хранит вас милосердие Божие!” – с этими словами скрывается в домике. Постепенно паломники начинают расходиться. Я уйти не могу: как же, не выполнил главного, ничего не узнал. Ругаю себя за нерешительность, брожу возле батюшкиного домика, захожу на кладбище, что через дорогу. До прибытия “Зари” еще много времени, и я решаю ждать до последнего момента: авось батюшка еще выйдет. Обхожу вокруг часовенку, заглядываю сквозь пыльное окно внутрь и вижу чудные фигурки в диковинных платьях. Куклы? Не сразу догадываюсь, что это Ангелы, и дивлюсь – прежде таких в православных храмах встречать не доводилось…

О чем думалось тогда, теперь уже не вспомнить. О вечности, верно – о чем еще думать, когда оказался на ее пороге? Погост, по-гост… т.е. после гостевания, гощения. Погостили в мире сем, кому сколь Господь отпустил, и домой… Там, за пределами кладбища воздух раскалялся от полуденного зноя, а тут, под покровом благосеннолиственных древ, царили прохлада и покой. Тогда я еще не знал, что все здешние деревья посажены рукой батюшки Николая, принимая окружающую благодать как обыденную данность…

Страница 2