На корабле утро - стр. 47
Но не успел я начать волноваться по-настоящему, как Буров все-таки появился. И надо признать – эффектно.
Из влажных складок ночи с грозным рокотом возник ударный вертолет «Пиранья». Он осветил нас посадочными фарами, попятился, нашел на пляже свободное место и присел, подрагивая.
Из бортовой двери на песок спрыгнул Буров. Он поднял руки, принял из двери большой сверток. Затем отбежал в сторону, освобождая место для двух своих сопровождающих.
Вертолет тотчас взмыл в небо и умчался.
Я был заинтригован. Что там у Бурова в свертке? Нечего и говорить об остальных! Ведь почти никто не знал, что я отправлял старшину за подарком. Они вообще не понимали, что происходит.
– Товарищ лейтенант! – обратился Буров к Пешину, подойдя к нему. – От лица капитана Степашина и от всей нашей роты поздравляю вас с днем рождения! И вот… Примите скромный подарок.
А в свертке оказались: ласты, маска, трубка, гидрокостюм и ружье для подводной охоты! И не какие-нибудь местные, клонские. А первосортные, русского производства!
Ерунда по-вашему? А Пешин, между прочим, нас едва ли не каждый день изводил сетованиями на мировую несправедливость. Дескать, рифы тут есть неподалеку сказочные, рыбы невиданные… Рыба-сучок сама в руки плывет! А рыба-мандарин? О, какие подле Синанджа рыбы-мандарины!
И главное, есть такие породы рыб, которые не подпадают под действие местного природоохранного законодательства. Более того, их отлов и отстрел в разумных количествах только приветствуется, потому что они заедают в здешних водах некую эндемическую «ртутную голотурию»… Особенно эта несчастная голотурия страдает от рыбы-трактора (дословный перевод с фарси). А этот водоплавающий трактор – он вкуснейший, если филе пластать толщиною в два пальца и на решетку его, над углями!
И вот он бы, Пешин, уж до трактора дорвался бы! С ружьем для подводной охоты!
Ну и казалось бы, пойди в местный магазин, накупи ты себе этого барахла и наслаждайся во внеслужебное время!
Да вот беда: в голодные месяцы (население Синанджа начало недоедать с самого начала войны, а в апреле—мае так и вовсе плохо стало) все рыбно-промысловые и даже условно к этой категории относящиеся товары были раскуплены до последней детской маски, до последней блесны. Под нашей оккупацией оно, конечно, стало-то посытнее, но вот только все рейсы конкордианских звездолетов были отменены, вся второстепенная торговля заморозилась и пополнять местные курортные лавки стало уж вовсе нечем.
В общем, нам, простым смертным, всего этого не понять, но Пешин от восторга чуть из штанов не выпрыгнул.
Подскочил ко мне, глаза блестят, в руке – вилка с надкушенным куском балыка, кричит:
– Товарищ капитан! Лёва! Но откуда?! Да что же вы меня так разыграли?! «Подарком не озаботился»! Эх! Товарищ капитан! Да вы мне сейчас целый мир подарили! Спасибище!
«Ого, – думаю, – а водка-то дошла. Кто бы трезвый такие слова вспомнил, „мир подарили“?»
– Ну так сюрприз. – Я широко улыбнулся. – Плавай, Стас, на здоровье. Подстрелишь трактора – позовешь на дегустацию.
И где Буров раздобыл полный комплект для подводной охоты? Понятия не имею. Тогда спросить забыл – первые шашлыки подошли, – а потом уж не до того совсем стало.
Самое веселье начинается, когда съедена первая порция шашлыков, заряжена вторая, руки вытерты о парадный мундир боевого товарища, а все протокольные тосты наконец сказаны.