На изломе чувств - стр. 17

Прохожу мимо полок с продуктами и не знаю, что взять. Это же надо что-нибудь такое, что ей можно. А хрен знает, что ей разрешено, да и светило медицины трубку не берет. Недолго думая, кидаю в корзину самую дорогую вареную колбасу, ведь домой же несла — значит, хотела. А дальше стандартный больничный пакет: апельсины, бананы и прочие фрукты. Правда, фруктами не закончилось, вдруг понял, что наверняка она ничего изысканного никогда и не ела, и накидал в корзину всякой всячины. В конце концов, сама разберется, а если не понравится — выкинет.

Подъезжаю к больнице, а самому становится не по себе. Кто я ей вообще такой, что иду ее навещать? Дурь какая-то необъяснимая. Захожу внутрь и звоню врачу, но тот в очередной раз не берет трубку. Хорошо хоть пацана того встретил.

— Парень, ты позавчера девушку завозил на каталке, она с ножевыми ранениями была. Не знаешь, как мне ее найти?

— Так померла она.

Как-то после такой новости пакет сам по себе падает, и вот очередная порция апельсинов, правда, не в снегу, а на полу.

— Как?! Мне врач сказал, что все нормально было.

— Ну а вчера ее из палаты перевели — померла.

— Егор, дубина ты такая, мы в другую палату ее перевели. Оболтус!

Не знаю, откуда появляется тот врач, но как же я рад был наконец-то услышать этого мужика. Черт, да с такими новостями я точно завещание не напишу и раньше времени помру.

— А, ну извиняйте тогда, не знал, — произносит парень и уходит.

— Знаете, доктор, — поворачиваюсь к эскулапу, который зачем-то собирает мои апельсины. — Если бы вы соизволили ответить на звонок, я был бы вам очень признателен, а пока вы рискуете получить еще одного пациента.

— Извините, был занят. Пойдемте, я вас проведу, и держите свои пакеты крепче.

Идем по какому-то темному коридору: людей значительно больше, а судя по надетым белым костюмам, тут есть-таки врачи.

— Можете заходить. Палата одиночная, — пропускает меня доктор.

— Спасибо.

Захожу в палату и ставлю пакеты на пол. Палата и вправду одиночная, но я бы предпочел в этом убожестве лежать не один, мне бы банально было страшно, что уж говорить про девчонку. Помимо абсолютно убогой обстановки здесь еще непозволительно холодно. Да уж, удружил, называется. Хотя, может, общие палаты еще хуже.

Беру рядом стоящий стул, ставлю около кровати и присаживаюсь. Девчонка спит, а я начинаю пристально вглядываться в ее лицо. Маленькое, как будто почти детское, чуть вздернутый носик, четко выделенные скулы и длинные, кажется, по пояс, светло-русые волосы. Но, пожалуй, больше всего бросается в глаза то, что она слишком худенькая, наверное, даже мелкие вены видны у глаз. Лежит на спине, укрывшись по шею, только маленькая ладонь выглядывает из-под одеяла. Смотрю на нее и в который раз не понимаю, что я здесь делаю.

Вот она пошевелилась и открыла глаза. Посмотрела на меня мельком, достала из-под одеяла руку, чуть поправила волосы и начала водить пальцами по сухим, потрескавшимся губам.

— Привет. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — вот так просто, не спросит кто я, не поднимет на меня голову — вообще ничего. Ноль реакции.

— Твои деньги нашлись, — не знаю, зачем я это говорю, наверное, чтобы проверить ее реакцию, и она действительно очень быстро появляется.

— Правда? — тут же пытается присесть на кровати. — А где они нашлись? — так радостно и по-детски спрашивает девчонка.