На грани времен - стр. 40
– Эй, серый братец… Да ты, никак меня охранять взялся? Спасибо тебе… Охранение в таком деле потребно очень. Не ровен час, какое зло прицепиться может в такой-то момент. Мне так спокойнее будет. – И я протянула руку, собираясь погладить мокрую шерсть. Волк, не меняя позы, опять приподнял верхнюю губу, тем самым давая понять, что охранять-то он взялся, но панибратства и вольного отношения с собой не потерпит. Уважая его чувства, руку убрала, и, покачав головой, проговорила. – Гордый, значит… Это хорошо. Есть у меня уже один такой, остался в Скиту Матушки-Йогини. Кстати, тезка твой, тоже Волчком кличут. Так тот, не позволяет по вихрам себя потрепать или еще как ласку высказать. Говорит, я тебе не маленький… – Я тяжело вздохнула.
При воспоминании об отроке, взяла меня опять тоска-тоскища, да такая, что впору хоть самой волком выть. С трудом умерила я свои грустные мысли, стараясь переключиться на дело. Но не успела я расслабить мышцы и прикрыть глаза, как почуяла, что кто-то приближается. Волчок тоже это почувствовал. Голову поднял, и посмотрел в ту сторону, откуда шел человек. Но тут же, опять положил ее на лапы. Хотя я и без него уже поняла, что матушка Феодосья не утерпела, сама пришла. Сила ее, разводящая волны текучих энергий пространства перед собой, была сродни энергии дровокола.Тот легко, не сжимая крепко древко топора, делает замах вверх над головой, скапливая на острие энергию, вкладывая в нее только одно желание – расколоть стоявший перед ним чурбак. А потом, вот оно, пошло плавное и все время ускоряющееся движение вниз, по большой дуге. И только в самом конце, когда лезвие топора уже почти касается твердого дерева, человек вкладывает всю эту скопленную энергию в один единственный удар. И все – чурбак разлетается на две части. Тако же и в бою: нельзя рукоять боевого оружия перед ударом крепко сжимать, иначе, вся сила на это держание и уйдет.
Холодные, ярко-голубые волны Хранительницы, способные в бою ослеплять врага своей мощью и светом, раздвигали пространство плавно, почти играючи, как замах древокола. Я опять усмехнулась. Ну вот… А говорила, что мастерство и мудрость наших Пращуров в этом времени почти забыта. Лукавишь, Хранительница… Если что тобой и подзабыто, то совсем немногое.
Я поднялась на ноги, ожидая, когда она приблизится. Вскоре, из-за снежной пелены показалась ее небольшая фигурка. Она шла без лыж ступая по камням замерзшего курумника, словно по тесанным досточкам в горнице, и вид имела не запыхавшийся, только, отчего-то, встревоженный. Увидев меня, с некоторым облегчением выдохнула.
– Слава Роду, я успела…
Ее тревога передалась мне. И даже волчок вскочил на ноги, опять настороженно принюхиваясь.
– Случилось чего? – Я не сумела скрыть своей обеспокоенности.
Феодосья только рукой махнула и уселась на камень, словно ноги ее не держали.
– Пока ничего не случилось. Но вертолет разлетался, да в такую погоду. Значит, добра не жди. А я опасалась, что ты одна тут возьмешься Грань прощупывать. А разве ж такое дело одной-то можно творить? Без защиты всяк может беды наделать, а ты и не почуешь. – Женщина посмотрела на волка, и усмехнулась. – Только я гляжу, у тебя тут уже и защитник выискался. Добро, Лютый, помощь твоя лишней не будет. – Волчок на ее слова среагировал весьма странно. Отошел на несколько саженей, да запрыгнул на большой валун, присыпанный сверху шапкой снега. Покрутился там на месте, да и улегся, внимательно вглядываясь вокруг. Феодосья головой кивнула, и повторила: – Добро, Лютый, добро…