На Фонтанке ожидается солнечный ветер - стр. 24

Они молча идут по скользкой набережной – говорить им не о чем, да и не хочется. По дороге Теона поскальзывается и, чтобы удержать равновесие, делает нелепые движения, как сломавшийся лыжник, потом падает и больно ударяется. Леша наклоняется, чтобы ее поднять, и роняет ведро, тюльпаны кинематографично сыплются на снег.

Теона встает, отряхивается, в глазах – злые слезы.

– Э, ты чего? – Леша внимательно смотрит на нее.

– Разве это весна?! – спрашивает Теона даже не Лешу, а какую-то небесную канцелярию, забросившую ее в эту странную версию пространства. – Разве это нормальный город?!

Леша, полагая, что вопрос адресован ему, пожимает плечами:

– Да, Петербург, в сущности, сложно назвать нормальным городом. Откровенно говоря, это самый странный город на свете. Но в нем много хорошего, и со временем ты…

– Ненавижу этот город, – перебивает Теона.

Оставшийся путь до ее дома оба угрюмо молчат.

У парадного Леша вручает Теоне ведро со словами:

– Ведро только отдай потом. Я его в подсобке взял, надо вернуть.

Да, на романтическую сцену все это мало похоже!

Теона зашла домой. Впрочем, домом это назвать невозможно. Дом – это что-то теплое, родное, а тут чужая квартира, где все незнакомое.

Она прошла в спальню и увидела, что куклы опять сдвинуты, а прическа у барышни Нино растрепана. Теона упрямо поправила шляпку и волосы Нино и снова усадила кукол, как она считала нужным. Потом Теона оглянулась и почему-то вслух, словно бы сейчас ее кто-то слышал, с вызовом сказала:

– Может, хватит меня испытывать?! Спокойно, я – своя.

Ей вдруг очень захотелось услышать родной мамин голос, и она позвонила в Тбилиси. Они с мамой разговаривали долго, забыв о времени. Мама рассказывала, как у них сейчас тепло, что она вчера готовила на ужин, а сегодня на обед, и что пес Гриль скучает без Теоны. А Теона описала ей кофейню, рассказала, что она уже научилась варить много сортов кофе и даже упомянула о своих коллегах (один умный – Никита, другой совершенный дурак – Леша Белкин), и призналась, что сильно скучает и по городу, и по Грилю, и по родителям, конечно.

Они уже прощались, когда мама вдруг сказала, что видела сегодня

Софико с Михаилом, и те передавали Теоне привет.

Закончив разговор, Теона тяжело вздохнула. Зачем она здесь, где все-все чужое? Но не возвращаться же ей теперь обратно, пасуя перед сложностями? Это будет неправильно. Ее возвращение сейчас означало бы поражение и признание в собственной слабости.

Теона нашла вазу, поставила в нее тюльпаны. Как ни странно, но этот разноцветный весенний букет на столе в центре гостиной здорово преобразил пространство, наполнил его теплом. Квартира перестала казаться враждебной.

Теона вдруг вспомнила, как бабушка говорила, что, если предстоит что-то неподъемное, к чему и подступиться страшно, надо разбить эту пугающую громадину на обозримые поэтапные задачи. Собственная жизнь сейчас представлялась Теоне такой вот необъятной и непонятной космической черной дырой, но эту пугающую бесконечность можно было осмыслить небольшими фрагментами.

«Ладно, – решила Теона, – мне нужно продержаться еще два месяца! Будем считать, что это испытательный срок. А там посмотрим. Надо просто дожить до лета. Наступит же оно когда-нибудь в этом городе вечной мерзлоты?!»