На другой стороне - стр. 13
Передо мной амбал, ну клянусь пять меня нужно для конструктора, чтобы собрать этого богатыря.
– Больно долго! А мне нужно! – очень яростно, такой большой дядя, и с небольшим терпением.
Я секунду смотрю, и за секунду прокручиваю то, что может произойти, если я, ну скажем буду гнуть свою линию, что меня ждёт, амбал пробьет мою черепушку, выдавит глаза из орбит, или выкинет из иллюминатора?
– Представьте себе и мне было тоже! – а вот хрен ему, амбалу. Я хоть маленький, а значит скоростной. Пока он будет разворачиваться чтобы совершить какой-либо боевой трюк, я пробью ему пузо. Расслабьтесь, ладно, я не собираюсь становиться нарушителем в воздухе, не хочу, чтобы самолёт останавливали где-нибудь в Индии из-за моего мятежа, но иногда можно и вставить свое слово, тем самым гнуть свою линию, а иначе прогнёмся в угоду тем самым самоуверенным господам.
Каждый биологический робот прёт со своим «удобно». Под которое вы должны вливаться словно нота в песню, каждый быто-художник считает, что именно вы должны быть в роли краски служащей в произведении его творения. Запомните то, что уходит время вашего очень даже личного, всем плевать. Ваше «удобно», пойдет в виде бумажной салфетки на подтирание чьих-то проходов и носов.
В нас всё ещё крепко вселен феодальный строй, каждый кто имеет хоть кусок какой-либо власти или более выигрышного положения не будет примерять на себя роль всепонимающей матери Терезы. Таким безразличны чужие трудности и страдания, эмпатия – не про них, а осуждение да, первый глагол для господ. Тот кто успел сесть на более мягкое кресло, всегда будет винить в рассеянности и бездельности того запоздавшего, который довольствуется жёсткой табуреткой. Оценивать с высоты благополучия – пик высшей неги каждого везучего счастливца.
У меня был начальник, в те самые два года которые я посветил деревообрабатывающему цеху, очень идейный кстати мужик. Борец за справедливость и жёсткую дисциплину, тот из не многих миссионеров, что прёт за идеальное общество и полный ЗОЖ.
Первая его идея, в ещё первый год моей работы, так это полная ликвидация мата из лексикона, нет ну сами посудите; цех был небольшой, в подчинении у него мужиков двадцать той самой судьбы, что за годы жизни своей видали всякого. В общем хорошие такие, здоровые добрые дядьки. Любящие нагнать по субботам на рыбалке.
Институтов высшего этикета они явно не заканчивали, простые – работящие мужики с широкой душой и умелыми руками. И тут нашему щеголю вздумалось их перевоспитать, а щеголь то, получил этот цех в наследство от деда, сам то с руками не из доброго места, работы физической не знавший. Так вот, получив в распоряжение все производство – напудренный пижон решил на корню срубить все уже сложившиеся устои. Первым был плакат с именами всех работников, напротив которых записывались цифры – обозначающие число сказанных матерных слов, в итоге все суммировались, и полученное число высчитывалось из зарплаты.
Позже он взялся за здоровье своих сотрудников, и заботливой рукой написал указ о том, что отныне запрещен перекур. Тех, кто осмелится нарушить правило ждёт штраф вычитаемый из заработной платы и лишение премии. Я был одним из немногих, кто продержался в годы его управления, а все те крепкие дядьки работающие некогда на его деда, смачно харкнули на его манифесты, тем самым оставив свои места вакантными.