На Алжир никто не летит - стр. 17
И все-таки надежда жила во мне. Если его не убили тогда, то это не значит, что его вообще не убьют. Я должен верить. Ведь ходил же я дважды за фильмом «На Алжир никто не летит». Просто надо иметь терпение. И веру.
Проходили дни, и постепенно как-то само собой обнаружилось, что больше я не вижу и не слышу Володю. По много раз я исходил наш небольшой участок, желая лишний раз убедиться, что его нет, нет, нет. Я ходил по участку, и блаженствовал, и смаковал.
Володя просто тихо исчез. Опять. Я не терзался догадками, я знал, что с ним случилось. Книга всегда доигрывает до конца.
Я улыбаюсь. Я счастлив.
Однако Борча оставался нерешенной, томительной проблемой. Однажды, как обычно покурив и не желая возвращаться в надоевшую палату, я просто сидел безо всякого дела. Отдельно от меня сидела тесная компания человек из трех-четырех, и опять же, как всегда, там велась беседа о своем для своих. Однако среди них был Борча, и я прислушался. Он жаловался, что пропала зажигалка, клевая такая, может, посеял, а может, подрезал кто. Хотя все свои, вроде некому. Клевая зажигалка, «Звездочка», зеленая такая. На полгода хватает, не то что…
А у меня как раз была зеленая зажигалка «Звездочка» (была и вторая, обычная).
– Рома, хочешь мою «Звездочку», не проблема, у меня еще есть.
Я сказал это громко и отчетливо. Но меня словно не слышали, один только бегло повернул голову в мою сторону, и разговор продолжал идти своим чередом. Борча же никак не отреагировал, хотя не слышать меня он, конечно, не мог. И я понял, что мне делать.
Я вышел из курилки и пошел по безлюдному коридору, дошел до поста старшей медсестры, которой в этот час уже не было, и положил на пост мою «Звездочку», ярко-зеленую, ее было невозможно не увидеть. Борча слышал мои слова. Если, проходя мимо поста, он ее возьмет, то все ясно – он простил меня. Если же нет – нет, не простил. Я прошел дальше к себе в палату, чтобы выждать.
Где-то через полчаса, которые дались мне непросто, я вышел из палаты и прошел мимо поста. Зажигалка была на месте. В курилке же никого не было. Значит, Борча пренебрег моей зажигалкой, он не намерен меня прощать. Расстроенный, чтобы не сказать больше, я вернулся к себе в палату.
Но потом, не желая сдаваться и вместе с тем неизвестно на что надеясь, – уж и не знаю, сколько времени прошло, – я опять пошел в курилку, а лучше сказать – побрел. Вдруг, уже почти миновав пост, я понял, что зажигалки-то на нем и нет! Ее мог взять только Борча и никто другой. Прощен! Прощен, Господи, сколько же я этого ждал!
Мне повезло: Борча попался мне на выходе из курилки, один. Я обнял его, прильнул к нему…
– Спасибо, Ромочка, спасибо! Ты, наконец, понял, что не сдавал я тебя тогда! Не знаю, что там тебе наплели…
Опешивший Борча делал слабые попытки отстраниться.
– Как я рад, Рома, как я рад, ты не представляешь! О Господи…
Я молчал, прижавшись к Борчиной груди. Я чуть не заплакал, слезы и вправду стояли в глазах, еще немного – и потекут.
– Спасибо… Я тебя не сдавал…
И я отпустил Борчу. Борча глянул на меня как-то вовсе уж дико и заспешил прочь, почти улепетывал.
А я хотел петь, я пел в душе, душа моя пела.
Я подошел к старшей медсестре и поинтересовался, где Володя.
– Сережа? А зачем он тебе?
– Ну, как дела у него… Что-то его не видно.