Мыслитель Миров и другие рассказы - стр. 42
Ты думаешь, их производительность не снизится, когда недостижимая цель исчезнет? Когда они найдут Землю такой, какова она есть – воровской притон, бедлам бесконечного нытья и раздоров, набитый до отказа напыщенными посредственностями и дешевым надувательством? На Земле художники больше не рисуют ничего, кроме голых баб – если вообще умеют рисовать, а музыканты занимаются только тем, что производят звуки, звуки, звуки – любые звуки, какие только прикажут производить телевизионные продюсеры? Что будет с благородными мечтами обитателей Приюта?
Какое разочарование их ожидает, какое отвращение! Помяни мое слово, половина местного населения покончит с собой, а другая займется проституцией и начнет обсчитывать туристов. Им не под силу с этим справиться. Лучше оставить их такими, какие они есть, со всеми их несбыточными мечтами. Пусть думают, что мы с тобой – последние мерзавцы. Нам пора удрать с этой планеты и вернуться к себе подобным».
«Рано или поздно их кто-нибудь все равно найдет», – упавшим голосом сказала Бетти.
«Может быть. А может быть и нет. Мы сообщим, что в этой области космоса никого и ничего нет. Что, по сути дела, чистая правда – если не считать Приюта».
Бетти откликнулась жалобным голоском: «Ральф, я не смогу. Я не смогу нарушить их доверие».
«Даже для того, чтобы они оставались доверчивыми?»
Бетти взорвалась: «Неужели ты не понимаешь, что наше позорное бегство приведет к такому же разочарованию? Наше прибытие – кульминация их почти трехвековой истории. Подумай о том, как у них опустятся руки, если мы улетим!»
«Они работают над созданием гиперпространственного двигателя, – упорствовал Ральф. – Вероятность того, что это у них получится, ничтожно мала. Но они этого не знают. Им удалось генерировать поле, и они думают, что достаточно будет правильно отрегулировать подачу энергии и обеспечить более эффективную изоляцию. Они понятия не имеют, что первый гиперпространственный скачок возник, когда стал плавиться свинцовый резервуар, и Глэдхайм, чтобы проверить его, взял настольную лампу в виде чугунного уличного фонаря».
«Ральф! – пожала плечами Бетти. – Ты очень логично рассуждаешь. Твои аргументы вполне последовательны – но совершенно неудовлетворительны в эмоциональном отношении. Они не кажутся мне справедливыми».
«Пф! – фыркнул Ральф. – Давай не будем заниматься мистикой».
«И в то же время, – тихо прибавила Бетти, – давай не будем изображать из себя господа бога».
Наступило длительное молчание.
«Ральф?» – позвала Бетти.
«Что?»
«Разве нет какого-нибудь способа, ну какого-нибудь…»
«Какого-нибудь способа – сделать чтó?»
«Почему мы обязаны нести ответственность за такое решение?»
«А кто еще может принять это решение? Мы стали своего рода инструментами судьбы».
«Но это их жизнь, а не наша».
«Бетти! – Ральф Велстед устал спорить. – В данном случае мы никак не можем сложить с себя ответственность. Только от нас зависит, в конечном счете, пустить их на Землю или нет. Только мы можем видеть обе стороны ситуации. Это ужасное решение – но я говорю „нет“».
Они больше не спорили – и, по прошествии какого-то времени, заснули.
Поздно вечером, через три дня, когда Бетти собралась раздеваться перед сном, Ральф остановил ее. Она взглянула на него широко раскрытыми глазами, ее зрачки испуганно почернели.