Мышеловка для полковника - стр. 26
– Что это? Я заметил еще в Сирии. Порез? Ты промолчала тогда. Для пореза, по-моему, слишком.
– Да, для пореза слишком, – она высвободила руку, с нежностью провела пальцем по его щеке и подбородку, – в наблюдательности тебе не откажешь. Это ожог от радиации. Заживало долго, слава богу, зажило.
– От радиации? В Японии? Ты была в Японии? – спросил он с тревогой. – На Фукусиме?
– Нет, раньше. И не в Японии. В другом месте.
– В Иране? – догадался он. – Ты выполняла там задание.
Она покачала головой.
– Я не могу говорить об этом. Надеюсь, ты понимаешь.
– Еще бы!
– Иногда бывает так, что остаешься последним, кто может продлить жизнь хотя бы на несколько мгновений, взяв часть болезни на себя, и не можешь поступить иначе. Я не смогла поступить иначе, хотя понимала, что меня ждет. Получи я этот ожог на Фукусиме, я бы не успела к тебе на свидание в Сирию, – пошутила она, чтобы смягчить горечь своих слов.
– Я знаю, что такие вещи не проходят бесследно.
– Не проходят, – Джин уставилась в чашку с кофе. – И для меня не прошли, конечно. Я регулярно обследуюсь.
– И что?
– Пока что тромбоциты в норме, – ответила она с легкой улыбкой, – количество лейкоцитов в крови слегка повышено, но допустимо. Так что, можно сказать, все спокойно. Но радиация – такая штука, она может подействовать и через десяток лет. Легко. Как только количество тромбоцитов начнет сокращаться, а лейкоциты резко увеличатся, будет ясно, что процесс пошел.
– Это неизбежно?
– Все зависит от организма. От природы на самом деле, врожденной природы, сможет справиться на латентном уровне или нет. Очень надеюсь, что мама и папа меня не подведут.
– У Голицыных древняя, сильная кровь? Ведь по-нашему, по-русски, ты Голицына?
– Да, Голицына. Это по-ихнему, по-американски «Голицин», – она рассмеялась, – а по-русски Голицына.
Она загадочно понизила голос:
– У меня даже имя русское имеется.
– Вот как? – он вскинул бровь и снова прижал ее пальцы к губам. – И какое?
– Маша. Мама назвала меня в честь бабушки, та была родом из семейства Габсбургов и ее официально именовали эрцгерцогиней Марией-Элизабет, а на французский манер – Маренн. Так и записали: Мэри-Джин Роджерс. На втором имени настоял папа, так звали его маму, и он очень этого хотел. Но, поскольку я воспитывалась у бабушки, чтобы меня с ней не путать, чаще стали звать Джин, так и осталось.
Она, помедлив, добавила:
– А еще мама мне говорила, что в детстве ее героиней была княгиня Мария Волконская, дочь генерала Раевского, и поэтому она всегда хотела, если у нее когда-нибудь будет дочка, назвать ее Машей. Так, собственно, и сложилось.
– У нас здесь, конечно, не самый сложный участок, мэм.
Капитан Боб Шлихт повернулся к Джин. Розовый луч восходящего над горами солнца блеснул на стеклах очков, прикрепленных к каске.
– Как последний курс университета, – пошутил он, – не уровень доктора наук, но квалификация требуется. Есть территории посложнее, но и нам здесь расслабиться не дают.
Шлихт широко улыбнулся.
– Держи ухо востро и смотри в оба, никогда не знаешь наверняка, где наткнешься на их подарочек. Это настоящая война, мэм, эти ребята ни на секунду не выпускают нас из поля зрения, они следят за нами, изучают наши методы, приспосабливаются к нам, намеренно сеют панику. Устраивают засады.