Мы - развращённые - стр. 36

Он расплескивал агрессию. Он шептал Марлен на ухо страшные вещи, в то время как его нетерпеливые руки шарили по женскому телу и проворно расстёгивали костюм. Вжикнула тонкая змейка – костюм сполз на талию и затхлый ветер сразу же приласкал оголённую кожу.

Дааааа – шептало сознание девушки, и она потёрлась грудью о Догана. Голос судьи звучал как сладчайшая музыка.

Она не знала, что делать дальше – гонщиц оберегали от этой стороны отношений непосредственно до момента покупки. Но инстинкты не дремлют, да и в Поддон она не раз спускалась. Марлен понимала – в ней зарождается физическое желание.

Она попыталась подвернуть свитер мужчины, чтобы прикоснуться к его коже, но не получилось. До Марлен дошло, что это и не свитер вовсе, а форма судьи Мыслите – темно-синий костюм. Ящерры свитеров не носят.

«Что я творю? Что я, пятая нога, творю?!» - спрашивала у себя девушка.

Доган усмехнулся. Он схватил её за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Его оскал не испугал девушку, наоборот, страстно захотелось стереть неприятное выражение. Она потянулась к нему за поцелуем, но Доган (подавив в себе желания поддаться) удержал её на расстоянии вытянутой руки.

Его голодный взгляд шарил по её телу, и даже одурманенной Марлен было понятно, что он её желает, как мужчина – женщину.

Она поёрзала.

«Чего ты ждёшь?»

Он ждал.

– Ну же! – поторопила Марлен, окончательно забывшись, кто перед ней.

Её голос отрезвил безрассудного судью. Он резко от неё отодвинулся, заставив девушку опустить ноги на пол.

Грудь судьи свирепо вздымалась. Казалось, он сам ошеломлён собственным несдержанным поведением.

И тогда мужчина залепил ей резкую пощёчину.

Марлен упала на пол. Всхлипнула, ведь не понимала, за что получила столь строгое и унизительное наказание. Разве ж это плохо – проявлять собственные желания? Что плохого в поцелуях, в стремлении прикасаться к любимому человеку?

Но судья не был земным человеком.

Марлен не задумывалась о том, какой жалкой она была в тот момент. Но ящерр только об этом и думал. Он смотрел на девушку, и раздражение волнами растекалось по телу. Он ненавидел. Он проклинал. В тот момент он давал себе слово, что сведет гонщицу в могилу.

Его инстинкты требовали: оберегай её, защищай её, но разум твердил обратное: убей! Убей! УБЕЙ!

Рагарра стремительно покинул камеру. Свет погас погас едва он ушел. Марлен опять оказалась в кромешной темноте – густой, вгоняющей в отчаяние. Сердце стучало как ненормальное, а тело не желало отходить от остатков плотского желания. Её лихорадило, весь организм пытался перестроиться, привыкнуть к той дозе энергетического влияния, что было на него выплеснуто вследствие ящерриного влияния.

Но плакала лисица не от боли, а от того, что руки мужчины больше не прикасались к ней.

Через три часа (может больше, может меньше) Марлен осознала, что так и не привела себя в порядок, её тело и разум – нараспашку. Она начала лихорадочно натягивать костюм, вжикнула «змейка» на спине.

К ней вернулся стыд. А ещё через час – осознание того, какие безобразные вещи она творила.

Марлен испуганно вскрикнула: в какой-то момент жизни она, беззаботная бесстрашная лисица, нуждалась в другом человеческом создании так же сильно, как путник, пересекающий пустыню – в воде. Вокруг судьи вертелись все её мысли, она бы позволила ему всё. Если бы Рагарра в тот момент приказал совершить самоубийство – девушка бы с улыбкой покорилась. Она бы родную мать убила, потребуй ящерр подобное!