Мы под небом - стр. 7

Если бы можно было порвать свои воспоминания как лист бумаги на самые крошечные кусочки. Так мелко, чтобы ничего невозможно было разглядеть. Сжимая кулаки, Катерина в бесполезной попытке разорвать плотную ткань, ненавидела всё: Вадима Зорина, этот дом, себя за то, что не могла выкинуть его из головы и из своей жизни. Ненавидела это прошлое, которое разъедало её изнутри светло и жестоко. Прислонившись к стене, она беззвучно плакала, прижимая к глазам рубашку, безмятежно спящего мужа.

В огромном доме две уставшие души, горько свыкались со своими одиночествами: молодая женщина, не понимающая как жить дальше и маленький мальчик, недавно родившийся на этот свет звезды для того, чтобы жить.

Чем более странным нам кажется сон,

тем более глубокий смысл он несет.

Зигмунд Фрейд

Не спалось, аккуратно, чтобы не разбудить жену, Степан Кузьмич, выбрался из-под одеяла и на цыпочках отправился на кухню. Налил себе наваристого компота из сухофруктов, включил ноутбук. Ночная тишина, звук приветствия техники, как не странно располагали к анализу мыслей. На экране возникла фотография Вадима Зорина. Увеличив её, Степан Кузьмич, точно физиономист, пристально вглядывался в черты лица умершего человека. Глубоко посаженные глаза, цепкий, сосредоточенный взгляд, тонкая, энергичная ниточка губ, выдавали в нём мужчину решительного и бескомпромиссного. Такому трудно не обзавестись врагами.

– Степ, ты где?

На кухню босиком вплыла заспанная Евдокия.

– Не спится? Я его знаю. Это ж бизнесмен, который умер недавно. Интересный мужчина.

– Да? И что ж в нём такого интересного наблюдается?

– Мачо.

– А? Ну, если мачо, тогда, ладно.

Дуня ласково взъерошила макушку мужа и допила его компот. Тем временем сыщик сменил изображение на экране.

– А это кто? Совершенно другой типаж.

– Не такой уж и другой. Брат его.

– По отцу?

– И по матери тоже.

– Да вовсе не похожи. Смотри, как глаза таращит. Нос, какой, прям не нос, а носище целый. У этого первого Зорина, аккуратненький, точеный. А губы?

– А что губы?

– Да совсем другие. Хоть холодец затевай.

– Улыбается человек, на позитиве. Вот смотри свеженькая фотография, какой веселый.

– Брат родной умер, а он на таком позитиве. Да ты, посмотри Степ, как уголки губ подняты. Не улыбка это вовсе, а насмешка какая-то.

– Насмешка говоришь.

Степан Кузьмич посмотрел в пустую чашку, тем самым подав сигнал жажды своей второй половине.

– Сейчас налью. Вот скажи, Степ, человеческая натура, ну, съел кусочек селедочки, остановись.

– Ага, кусочек с греночкой, кусочек с яичком, а потом полночи увлажняйся.

– А что, ты этого брата подозреваешь?

Дуня со звуком, аппетитно допивала янтарный компот, наполнивший кухню ароматами кураги, яблок и груш, всматриваясь в лицо непохожего брата.

– Нет, Степ, не туда ты думаешь. Пойдем спать.

– Это как это не туда?

Но жена, покинув кухню, не отвечала.

– Это почему не туда?

Из полумрака спальни донесся голос Евдокии.

– Потому что он – мямлик.

Степан Кузьмич быстренько выключил технику, забрался под теплый бочек жены и уточнил.

– Так как это мямлик?

– Мямлик и всё.

– А знаешь, Дунь, я знаю одного такого мямлика в русской истории, который на старшего брата войной пошёл.

– И тот что?

– А тот, как ты говоришь, мачо.

– Да? Это кто ж такой?

– Александр Невский, первый непобедимый русский полководец.