Мы не скажем маме - стр. 29
Вскакиваю с постели. Слишком поспешно, путаясь одной ногой в одеяле, отчего падаю на пол. От стыда хочется реветь. Что же я за неуклюжая-то такая?
Встаю на карачки, дрыгая ногой, чтобы освободить её от мягких оков.
– Млять, – тихо вырывается сквозь зубы у Марка. Звучит, как тихий свист, как проклятье, как… Додумать я не успеваю. Горячие ладони ложатся на мои бедренные кости, и Марк говорит: – Давай помогу.
Но помогать не торопится. Или это время застывает?
Я стою в нелепейшей позе, прекрасно понимая, что шорты слишком экстремально короткие, а значит, мой зад, скорее, открыт, чем прикрыт. А под ними – стыд и срам! – розовые трусы в горошек.
Кажется, моя кожа воспламенилась. Иначе почему я вся вдруг начинаю гореть?
Руки Марка напрягаются, сжимая меня сильней. Его большие пальцы вжимаются в мягкие ткани ягодиц, скользят, цепляя края шортиков. Я перестаю дышать, кусаю губы и закрываю глаза. Внутри меня разрастается настоящий пожар, бушующее пламя которого слизывает своим языком все противоречивые чувства и запреты.
Мне почти девятнадцать. Мне давно известно о сексе. При всей доступности информации и откровенности в кино и литературе нужно быть совсем идиоткой, чтобы не понимать что к чему происходит между мужчиной и женщиной. И сейчас я почти уверена, что хочу своего будущего отчима. А он однозначно хочет меня – в этом я тоже почти уверена.
Полагаю, жар и пульсация – это и есть возбуждение. Это не так восхитительно, как это показывают. Это причиняет дискомфорт. Хочется чего-то такого, о чём я не имею ни малейшего представления. Я даже не целовалась ни разу, поэтому мне сложно сейчас классифицировать свои ощущения и, тем более, понять, как с этим быть.
Тем временем руки Марка очерчивают полушария ягодиц, касаются голой кожи; пальцы едва ныряют под кромку белья. О Боже, он ощупывает мой зад?
Не сумев больше сдерживать нахлынувших ошеломляющих эмоций, я громко всхлипываю.
И внезапно всё завершается.
Он убирает руки.
– Чёрт, твою мать, млять! – тихо ругается за моей спиной Марк и дёргает меня вверх. Я резко принимаю вертикальное положение, едва удерживаясь на трясущихся ногах. Мужчина подходит почти вплотную, на мгновение прижимается губами к моей макушке и выдыхает: – Прости меня, маленькая, я не хотел тебя испугать. Мне так жаль…
Он уходит. Хлопает дверь.
– Но мне не страшно… – шепчу я в пустоту.
Я обхватываю себя руками, чувствуя холод, опустошение, одиночество и жалость к себе. И я абсолютно не понимаю, как всё это можно исправить.
Марка нет дома до глубокой ночи. Я знаю это точно, потому что сижу на окне с момента его отъезда. Глаза уже слипаются, но я не ложусь спать.
Думаю: вот увижу его и сразу пойму, как поступить. Нужно ли броситься к нему с признаниями или забиться в уголок и сидеть тихо, словно мышка? Наверное, зависит от его настроения. Злится ли он на меня? Ненавидит? Винит в произошедшем меня? Сделает ли вид, что ничего не было, что мы оба не хотели большего, что он не трогал меня, а мне это не нравилось?
И тут же я переключаюсь на иные размышления. Делает ли меня произошедшее плохой дочерью, плохим человеком? Должна ли я признаться матери, что мне нравится Марк? Как мужчина нравится. Как мой, а не её мужчина нравится. Господи, как же сложно!
Я прижимаюсь лбом к стеклу. Мозги уже кипят от всех этих мыслей! Была ли я счастлива до появления в моей жизни Марка? Да. Иным счастьем. Простым и беззаботным. Я занималась тем, что мне нравилось, и не думала о недоступном. А теперь меня делают счастливой минуты, проведённые рядом с Марком, направленный на меня пронзительный взгляд, когда он думает, что я не вижу. Но это счастье слишком сложное для моего понимания. Ещё и мама…