Мы не ангелы - стр. 10
– О! Свежее мясо! – как-то неласково улыбнулась мне высокая корпулентная деваха.
– И протухшему хорошего дня, – вежливо поздоровалась я. Интересно, она что, надеялась, что я промолчу? Так это они в чисто дамском серпентарии, поди, не работали. Ничего, с моим приходом тут будет весело!
– Ты…, – аж задохнулась, но быстро пришла в себя деваха, – не по сезону шуршишь, кулек целлофановый!
– Да и ты, как я погляжу, потеряла список, кого боятся надо! Тебя, чё, дурак по… нюхал?
И пусть скажет спасибо, что я не заподозрила ее в том, что он ее пометил понятно как. Деваха принялась оскаливаться и щуриться, неожиданно став похожей на разозленного бобра:
– Фильтруй хрюканину, животное!
– Да и ты потише булькай, жижа навозная! – с самой ласковой улыбкой предложила я.
Оно ведь главное в таких склоках, что? Вести себя спокойно, невозмутимо и улыбаться. Именно это больше всего раздражает и злит оппонента, заставляя его терять самообладание и высказывать куда больше, чем он изначально планировал. Но дальше нам всласть почесать друг о друга языки не дали, здоровенный парень какой-то непонятной, но явно восточной национальности громко хлопнул несколько раз в ладоши и строго скомандовал:
– Брэйк! Разминка окончена! Разошлись!
Куда я должна разойтись из своего угла, лично мне было решительно непонятно, поэтому я осталась смирно сидеть на месте как засватанная. А восточный человек обратился уже напрямую ко мне:
– А Вы, я смотрю, за словом в карман не лезете.
Не лезу. Возможно потому, что словарный запас у меня хранится в несколько другом месте. Похоже, я прошла некую проверку, потому что дальше началось вполне мирное представление присутствующих:
– Будем знакомы, это Фрайди.
Так эта накачанная, получается, поклонница Хайнлайна? Или были другие причины для прозвища?
– Это Пятница.
Ну, с ним все понятно, парень – мулат, а «Робинзона Крузо» мы все в детстве читали.
– Это Дёмка.
Парень как парень, вполне себе среднестатистический, чуть не единственный у кого прозвище похоже на обычное имя.
– Чика!
Улыбчивая молоденькая девчушка с разноцветными волосами и пирсингом в брови. Она хоть совершеннолетняя?!
– Пончик!
У, ты ж пухлячок какой, не иначе как большой любитель сдобы и сидячего образа жизни.
– Морт.
С одной стороны это мышиный лемур из «Мадагаскара», с другой… по-французски это «смерть». Неоднозначное погоняло…
– Душман.
И мне коротко поклонился сам восточной человек, который не дал нам с Фрайди спокойно погрызться. Я не менее коротко назвалась:
– Ута.
– Балленштедская? – выгнул брови Душман. Опа, да он любитель средневекового искусства? Или даже знаток?
– Почти.
– Это еще кто такая? – ревниво влезла накачанная Фрайди. Слушай, твоя какая наплевать?
– Статуя в Наумбурге, – рассеянно ответил Душман, пристально разглядывая меня. – Почему именно она?
– Похожа я на нее.
– И все?
– А этого мало?
Чем тебя не устраивает прозвище, выбранное, отталкиваясь от внешнего сходства? Мало ли какие у людей могли быть основания чтоб ник себе подобрать, хоть Годзилла, хоть Говнямба, да хоть Крокозябром назовись, только не покусай окружающих. Я вон, знавала одного деятеля, так у него на автарке была октябрятская звездочка и ник такой, «говорящий» – Ильич.
– А все равно это ничего не значит! – снова вмешалась эта мускулистая грубиянка. – У нас тут все новенькие получают новенькие же клички!