Мы над собой не властны - стр. 42
Он говорил так небрежно, будто не сомневался, что Эйлин с ним согласится.
– Точно так же некоторые животные и растения приобретают в процессе эволюции яркую окраску, чтобы приманивать добычу. А люди верят и попадаются в ловушку. Потрясающе!
– Послушай себя, ну что ты говоришь!
– Например, у орхидеи «офрис пчелоносная» цветки с виду напоминают самку осы. Самцы пытаются с ними спариваться, пачкают лапки в пыльце и разносят ее по окрестностям. Так и витрины украшают, чтобы заманить тебя внутрь, в магазин. И чтобы ты вышла оттуда не с пустыми руками.
Эйлин сосредоточенно смотрела, как механическая кукла-девочка медленно заслоняет ладошкой рот и широко раскрывает глаза при виде черных сапог Санта-Клауса, исчезающих в каминной трубе.
– Повторяющиеся движения отупляют, гипнотизируют. Люди в таком состоянии более внушаемы.
– Ну зачем тебе обязательно умничать? Все нужно разложить на составные части, пока не останется ничего живого!
– Самое удивительное, что эти витрины не меняются год от года.
– Говоришь о том, чего не знаешь! Они каждый год разные. Дизайн прорабатывается заранее, за несколько месяцев. В оформление столько труда вложено!
Она бы не так расстроилась, если бы Эд не старался втянуть ее в диалог. Эйлин всего лишь хотела разделить с ним минуту радости, неужели это так много?
Она окинула взглядом других мужей. Те тоже не выглядели особо счастливыми, но по крайней мере уныло молчали, сложив руки за спиной или почесывая себе нос. Они не сумели бы высмеять происходящее так убийственно, как Эд, если бы даже очень захотели.
– А битвы туристов! – продолжал Эд. – С каждым годом все хуже. Толкаются, оттирают друг друга, рвутся туда, где лучше видно. Хлеба и зрелищ! Зачем нам все это?
Эйлин зашагала к станции метро. Встречная парочка покосилась на нее с любопытством, словно по лицу увидев, как ей противно. Она ни с того ни с сего улыбнулась мужчине чуточку полоумной улыбкой, наслаждаясь ощущением, что слетает с катушек. Он сразу застеснялся и покраснел.
На углу ее догнал Эд, поймал за рукав.
– Не надо истерик! Я просто высказал пару мыслей вслух.
– Мир – не твоя лаборатория.
– Пойдем посмотрим еще, – сказал Эд.
В поношенном пиджаке с обтрепанными рукавами он был похож на ветерана войны, попрошайничающего в метро.
– Ты все испортил.
– Не говори так! Послушай, иногда я просто не могу удержаться. Сам не знаю, что со мной.
– Зато я знаю, – ответила Эйлин. – Ты в детстве мало играл.
Он тянул ее за руку, она упиралась. Над крышкой канализационного люка поднимался пар, урчание мотора проезжающего мимо автобуса дрожью отдавалось в груди. Эйлин вдруг стало тесно в границах физической реальности. Ужасно захотелось оказаться куклой в витрине – застыть в безупречной гармонии, неподвластной времени. Хорошо, наверное, избавиться от необходимости постоянно принимать решения, только раз в году возникать из небытия и радовать людей, толпящихся за стеклом. Реальный мир такой неприютный, и краска всюду облезлая, и счастье не безоблачное.
– Когда-нибудь, – сказала она, – мы придем сюда снова и ты будешь радоваться и не говорить гадостей. Это моя мечта.
– Пусть она сбудется уже в этом году, – отозвался Эд. – Идем, посмотрим на витрины. Пожалуйста, солнышко! Позволь, я все исправлю.
– Поздно, – ответила она.