Мы из Кронштадта. Том 1 - стр. 50
– А что мы тут вытворяли? – невинно спрашивает медсестричка.
– Всякое, – веско отвечаю я. Потом, помедлив, признаюсь: – Вот ведь досада, я и сейчас могу описать, что куда полетело, когда я три дня назад уронил при ассистенции поднос с инструментарием, и кто как на меня уставился. Хоть картину рисуй. Но связно описать все, чем мы занимались полночи… Нет. Не выходит – только эпизодами и кусками.
– Тебе не понравилось? – обеспокоенно спрашивает она.
– Нет, что ты, было великолепно. Действительно великолепно. Ты замечательная! Но вот связно вспомнить – не получается. Почему-то всякие паршивости запоминаются навсегда и с первого раза, а что прекрасное – так шиш.
– Это мудро природа сделала, – успокоенно и рассудительно выговаривает Надежда.
– Что именно?
– То, что гадости и глупости запоминаются с первого раза, чтобы человек их не повторял. А вкусности можно и повторить. Как ты относишься к тому, чтобы повторить?
– С одобрением. С полным одобрением!
Глава 12. Внутренний голос
Она засыпает первой. Я успеваю немножко погордиться собой – и вырубаюсь моментально, даже толком не догордившись как следует.
Просыпаюсь оттого, что чувствую на себе взгляд. Сначала первая мутная мысль, скорее даже не мысль, а какой-то огрызок таковой, что это опять Лихо приперся за жратвой и на меня своим оком таращится. К счастью, это не он, здесь есть еще кому на меня смотреть.
– Как насчет завтрака в постель? – спрашиваю я Надежду.
Она вздрагивает от неожиданно бодрого голоса.
– А что, такое возможно?
– Запросто! Что мэм предпочитает на завтрак?
– Кофе. Черный. Сладкий. С булочками. И еще какую-нибудь футболку большого размера.
– Надя! Не ерунди.
– Это ты о чем?
– О том, что зря комплексуешь из-за стрий на груди. Они тебя совершенно не портят, поверь мне. И, кстати, если ты мне покажешь свои груди при солнечном свете, я гораздо быстрее приготовлю завтрак.
– Это обязательное условие для приготовления завтрака?
– Ну, вообще-то нет, конечно. Но вид женских сисе… то есть грудей, персей меня приводит с давних времен в прекрасное расположение духа.
– Это с каких же, интересно, времен? – подозрительно смотрит на меня женщина.
– С глубокого детства. С грудничкового возраста. Мне так и рассказывали – как титю увижу, так сам не свой становлюсь от радости. И я не один такой, сколько ни видел младенцев – все поголовно такие.
– Что ж. Раз уж так, ладно. Любуйся! – и, скинув с себя простынку, Надя открывает две аккуратные кругленькие сись…, то есть груди, увенчанные коричневыми сосочками. На белой нежной коже и впрямь есть атласно-розовые растяжки, возникающие у тех девчонок, у которых груди появились очень быстро, и кожа не успела за таким ростом, вот ее и растянуло. Ну, или еще у кормящих, хотя тут ясно – еще не кормила Надька никого. С моей колокольни – ничем это вид кругленьких шедевров природы не портит.
– Мой любимый цвет! Мой любимый размер! – выражаю я свои ощущения и спешу на кухню, чтобы сварганить завтрак – до сбора у нас еще есть время, успеваю нормально.
Подушкой все же Надька в меня кинула.
– Ну и как? – спрашиваю я Надежду, сосредоточенно разбирающуюся со стоящим на подносе завтраком.
– Очень непривычно, – серьезно отвечает она, намазывая горячий ломтик хлеба малиновым вареньем.
– Ну, вообще-то должна быть специальная подставка для подноса. Не на живот же его ставить, вот мне и пришлось запихнуть скамеечку в наволочку. Поднос – наличествует. Ну и все, что на подносе. Самое кислое – можно опрокинуть на себя горячий кофе, а потом оставшиеся в постели крошки черствеют и становятся проблемой. Но девушкам это нравится. Вот я и постарался.