Мы, домовые - стр. 37

Совсем бы погиб Тришка в этой норе, но за спиной услышал фырканье и тихое сопенье. Его обнюхивали!

Повернувшись, Тришка увидел огромную кошачью рожу.

Нора, куда его запихнули, была всего-навсего кошачьим лазом в погреб, вещь очень удобная, потому что кошка в деревне отнюдь не диванное украшение, а труженица, и разлеживаться в тепле ей не позволят: попила молочка, да и ступай-ка, матушка, мышей ловить.

Нельзя сказать, что Тришка так уж боялся кошек. Он сам при нужде перекидывался крепеньким дымчатым котиком, как дед выучил, но близкого знакомства с этими животными не имел. Хозяева четвероногих тварей не жаловали, так что Тришка их лишь издали видел. Но знал, с домовым дедушкой своего дома кошка ладит, если, конечно, ее выбирали дедушке под масть, а чужого может и когтями зацепить.

С отчаянным воплем Тришка помчался, пригибаясь, по норе, боднул громилу башкой в живот и вылетел во двор. Далее понесся, не разбирая дороги, а громила, ругаясь на чем свет стоит, – за ним.

– Сюда! – услышал Тришка. – Ну?! Живо! Свои!

И увидел, как из щели в стене кто-то качнулся ему навстречу.

Разбираться было некогда. Тришка с разгону чуть ли не в объятия угодил и был впихнут в темное и сырое пространство.

– Только сунься, Елпидифорка! Только сунься! Рад не будешь! – пригрозил громиле неожиданный спаситель.

– А вот я тя дрыном! – пообещал громила.

– Елпидифор Паисьич! Назад! Зашибет! – загомонили незримые соратники громилы, и все голоса перекрыл один, пронзительный, бабий:

– Елпидифорушка, не пущу!!!

– Ну вас! – сказал спаситель. – Горазды вы всемером на комара ходить. Тьфу и еще раз тьфу.

С тем и забрался обратно в щель.

Тришка за свою недолгую жизнь видел довольно мало народу из своего роду-племени. Но все, с кем встречался, за внешностью следили. Даже кто порос густой и непрошибаемой волосней – тоже как-то умудрялся приглаживать. Домовихи – так те вечно прихорашивались, вроде балованных домашних кошечек. Обитатель щели же если когда и расчесывал шерстку – так разве что в раннем детстве, чтобы от мамки не влетело. Чего только не висело и не болталось на нем! Соломинки, сенная труха, даже истлевший березовый листочек Тришка приметил.

– Я – Корней Третьякович, – сурово представился нечесанный спаситель. – При теплице служу. Из полевых. Оформлен тепличным. Документы в порядке. Так что, гражданин инспектор, я в своем праве. А они бесчинствуют и меня гнобят.

Тришка открыл рот – да и закрыть позабыл.

– Не думал, что моя жалоба докуда следует дойдет. Я с полевым Викентием Ерофеевичем посылал, он обещался с заправки с кем-нито из автомобильных отправить. Добро пожаловать, вот, глядите, как живу, чем питаюсь. Гнилые зернышки, гражданин инспектор! Хозяйских помидоров не трогаю – уговор был не трогать. Корочки заплесневелой два года не видел! Хорошо, с кошкой Фроськой сговорился, я летом за котятами смотрел, она мне с хозяйского стола то сосиски кусок, то колбаски кружок принесет. Хлеба-то ей не давали! Что дадут – тем со мной и поделится. Теперь котят раздали, и опять я на гнилом пайке.

Тришка молча подивился тому, что тепличный сговорился с кошкой. Городские домовые с котами еще кое-как могли столковаться, а кошка – непонятлива, да и беспамятна, кстати говоря. Коли есть котята – так они одни на уме, на иное ума уже недостает. Нет котят – думает, как бы новых завести, других мыслей не держит, вот и все.