Музыка ночи - стр. 33
– Ты погляди сюда, – выдавила она, прерывисто схлебывая воздух и горестно качая головой. – Мне вообще стыдно пускать сюда людей. Они увидят, какой здесь хаос.
Теперь нахохлился уже он. Он трудился как вол, чтобы приобрести этот дом, и будет вкалывать еще несколько лет. Они живут, конечно, не во дворце, но домишко принадлежит им, и ему не придется за него краснеть – в отличие от жены и дочери, стирающих ладони до кровавых мозолей.
Мысль о девочке наверху была подобна удару под дых.
– Не говори так, – выдохнул он. – Они увидят, что никогда еще не переступали порог более чистого и красивого жилища. Они сразу поймут, что люди здесь любят друг друга.
Она встала и погладила мужа по плечу, чувствуя его силу и жар. Видит Бог, она любила его, глупого, при всей его нескладности.
– Ты прав, – вымолвила она, – но я…
И она оборвала себя на полуслове.
– Да, – кивнул он, и этого было достаточно.
Однако своей руки она не убирала, впитывая силу своего мужа (надо сказать, он так же поступал и с ней, черпая силу из своей жены, хотя в том не сознавался, иначе бы она упала замертво).
– А если они подумают, что с ней что-то не так? – спросила она. – И ее увезут?
– Нет! – нахмурился он. – К тому же с ней нет ничего такого. Просто она не такая, как все. Особенная. У нее – дар Божий.
– Ох, лучше бы Он наделил даром кого-нибудь другого. Пусть бы оставил ее в покое, чтобы она была нормальной девочкой. Может, они как духовные лица смогут помочь от него избавиться. Возьмут и вознесут молитву, а он изыдет туда, откуда взялся.
– Мне кажется, ты говоришь об экзорцизме, а она в нем не нуждается.
– Ты уверен?
Сейчас он был вынужден взять ее за руку. Мелкая ладошка жены буквально утонула в его мясистой ладони – если сжать, то ей станет больно.
– Не говори так, – с нежной грозностью сказал он ей. – Ты меня слышишь?
Она покорно кивнула. Снова потекли слезы. Господи Боже, ну просто как из крана. И опять они вдвоем поминают имя Божье всуе – она вслух, он про себя, – в то время как к ним держат путь особы из Ватикана. Впрочем, не то чтобы кто-нибудь это почувствовал. Не радар же у священников в головах, чтобы ощутить каждое нарушение церковных заповедей. Хотя отец Делани вполне может представлять исключение: иной раз ест тебя взглядом прямо-таки до самого нутра и знает каждый голос, что доносится из темноты исповедальни. Потому, наверное, люди и пытаются свои грешки утаивать. Исключение составляет Рождество, когда тянет облегчить душу. Но и тогда те, кто поумней, самые скверные свои деяния прячут за расхожим «в этих и всех других моих грехах я искренне раскаиваюсь». Получается, что и на исповедь сходил, и пастыря оставил довольным, хотя кое-какие грешки вроде лжи, сквернословия или похотливых мыслей утаил, не выставил напоказ.
Он поглядел на часы над камином. Начало десятого. Дочь ушла спать пораньше, сказав, что ей надо отдохнуть и приготовиться к грядущему дню. Вид у нее был вполне спокойный, правда, за ужином сидела притихшая и ела без аппетита. Он спросил, все ли в порядке, а она кивнула, хотя глаза ее были сумрачными и тоскливыми. Впрочем, с ней нередко такое бывает, с той самой поры, как в ней стал проявляться тот самый дар. Не дай бог кому-либо в этом признаться, но втайне он считал, что жена, возможно, и права: может, было бы лучше, если бы Господь наделил тем благодеянием кого-нибудь другого, – иные дары бывают хуже проклятия.