Мужчины любят грешниц - стр. 26
Я зазвал ее на кухню – бедная девочка не посмела отказаться – и напоил кофе. Пододвинул коробку конфет, предложил не стесняться. Она не посмела поднять на меня глаза, но конфеты ей, видимо, понравились, и о фигуре она беспокоилась меньше всего.
– Сколько вам лет, Анечка? – вдруг спросил я.
Она испуганно вздрогнула, перестала жевать, вспыхнула. Проглотила конфету и сказала неуверенно:
– Двадцать один.
– Прекрасный возраст! – фальшиво обрадовался я. Теперь нужно снисходительно похлопать ее по плечу и озабоченно посмотреть на часы – делу время, потехе час. Но я медлил, смотрел на нее со странным чувством, как человек, пытающийся вспомнить что-то – то ли чье-то полузабытое лицо, то ли оброненное когда-то слово, то ли жест, интонацию, взгляд. То ли себя в ее возрасте…
Она неловко поднялась, не допив кофе. Похоже, я испугал ее – удивительно несовременная девица.
– Мне пора… меня ждут!
– Кто? – не удержался я.
Ей не пришло в голову, что можно не ответить, а лишь загадочно пожать плечами (именно так бы и поступила актриса Ананко!) – какое, собственно, тебе дело?
– Миша. Он во дворе. – И на всякий случай напомнила: – Это мой жених.
– Жених? Зовите сюда жениха!
– Не нужно, – смутилась она. – Он не пойдет. Спасибо, но мне пора, честное слово! Мы идем в кино.
Я сунул ей коробку с оставшимися конфетами, она запротестовала было, но потом взяла, прижала к груди. С облегчением попрощалась и выскочила за дверь. Помчалась вниз, как и в тот раз, даже лифта ждать не стала. А я стоял, смотрел ей вслед, слушал торопливое, затихающее внизу цоканье молодых копытец и испытывал удивительное чувство… даже слова не подберешь сразу – умиления, что ли. Поймал себя на том, что рот мой растянут до ушей. Славная девочка…
Потом позвонила мама. Она – человек деликатный, никогда не бьет в лоб, а заходит издалека.
– Приятная женщина, – сказала она, словно продолжая прерванный разговор. – И мальчик славный. А эта воспитательница… ее зовут Анечка, она так плакала! Она боится, что Рената пожалуется ее начальнице, но я сказала, что все в порядке, никто никому ничего не скажет. А Павлик спросил, кто его сегодня заберет…
Кстати! А кто его сегодня заберет? У актрисы спектакль до одиннадцати, потом, как я понял, мы встречаемся…
– Я могу забрать, он славный мальчик, – сказала мама слегка вопросительно, не дождавшись ответа.
– Неудобно… как-то, – промямлил я. – Может, у нее есть кому забрать…
– А ты позвони и спроси, – предложила она.
– У меня нет ее телефона, – соврал я. – Ма, ну что ты в самом деле… Зачем он тебе?
И тут она всхлипнула и снова повторила, как у нее болит сердце за меня, за мою несчастную неприкаянную жизнь и одиночество. Я положил трубку на стол и стал мыть чашки, краем уха прислушиваясь к неясному бормотанию.
– …и я все время… об этом… Артюша… знаешь… если бы… папа… еще Казимир…
Я сложил чашки в сушилку. Поднес трубку к уху:
– Ма, извини, мне тут надо кое-что сделать… Я перезвоню! – И отключился.
Это называется удрать, крикнув от двери, что скоро вернусь.
Глава 7
Лена
В начале девятого позвонила Лена. Я чертыхнулся – что у них опять стряслось? Я что, «Скорая помощь»? Что я могу? Казимир больше не смотрит на меня как младший братишка на старшего – вырос, заматерел, начнешь воспитывать – уставится тяжело, насмешливо: не лезь, мол, в мою жизнь, я больше твоего понимаю, приведи в порядок свою, учитель!