Мужчины и женщины существуют - стр. 3

– Мать, у кого ключи? Дверь-то закрывать будешь или так оставишь: воруй, мы уезжаем! Людка! В коммунизм поедем, дочка? – И отец подхватил ребенка на руки.

– Да. К Павлику, – обрадовалась Людка.

– Вот, в коммунизм все хотят, – подмигнув матери, сказал отец. – Правильно! К Павлику едем.

Для Милы Павлик – пятилетний мальчик с групповой черно-белой фотографии, в которую много раз тыкали пальцем и говорили:

– Вот, Людочка, это твой двоюродный братик, к нему мы скоро поедем.

– Жених, одним словом, Людка, жених, – подвел убедительную черту отец.

Мать закрыла дверь и отдала ключи стоявшей рядом подруге Свете, чтобы она поливала цветы на окнах и вообще «если что…».

Уложили сумки в мотоцикл «Урал». Мать с Милой – на почетном месте в коляске, а Иван Тулупов – за спиной бригадира проходчиков Григория Ивановича Прокопенко, соседа и счастливого владельца мотособственности, он взялся подвезти на станцию. Ехали минут пять, но за это время Мила навсегда полюбила дорогу: теплый ветер – в лицо, солнце – в глаза, мелькание домов, заборов, людей, шум мотоцикла, заставлявший оборачиваться и смотреть на отъезжающих счастливцев. Дорога соединилась у Милы с праздником, который можно устроить так просто: встать, собрать вещи, закрыть дверь…

На Красной Могиле долго ждали всегда опаздывавший пассажирский поезд. Потом он приполз. Прокопенко за три минуты стоянки помог затащить вещи, подсадил Милу, расцеловался с соседями и вообще обеспечил ритуал по полной программе. Тронулись – он махал, ему тоже. Тепловоз предупредительно гуднул, разгоняя вокзальных собак, и началась Милкина жизнь.

Ехать надо было всего километров двести, правда, очень неудобно, с пересадками, ожиданиями, но именно такая детская по расстоянию дорога отложилась в ее бессознательной памяти как счастье, приключение и освобождение от чего-то рутинного, скучного.

– Пис, пис, пис, Людочка, пис-с-с…

В грязный выгребной вокзальный туалет на пересадке зайти было невозможно, и пристроились, чуть отойдя в сторону: мать держала дочь под ножки, а Мила смотрела по сторонам и ужасно стеснялась, не зная еще, что это так называется. Хотела, но не могла.

– Пис, пис-с, пис-с-с-с… – Буква «с» становилась все длиннее. – Ну вот, умничка, пис-с-с…

И это тоже стало частью образа дороги, он многократно потом повторялся в ее жизни – брезгливость от вокзальных туалетов, их многотонный запах и всякий раз мука, когда возникает физиологическая потребность.

Павлик, как увидел Милу, сразу взял ее за руку и повел в свой угол, где в определенном порядке были расставлены оловянные красноармейцы, танки и самолеты с красными звездами.

– …только не давай ей ничего в рот брать, она у нас еще маленькая, – забеспокоилась мать, расцеловываясь с сестрой и ее мужем – одноруким инженером по технике безопасности.

Несколько лет назад, работая на урановом руднике, он оказался на пути сорвавшейся с цепи вагонетки, и Михалыча раскрошило основательно. Руку ампутировали сразу, а потом еще целый год склеивали по частям, и он, к удивлению, склеился, как пластмассовый. Стал даже еще более жизнерадостным и пронырливым.

– Все могу достать. Надо шубу – пожалуйста! Надо ковер два на три – вопросов нет, обращайся, Иван, мы родня, а не хрен собачий, – говорил он в тот августовский теплый вечер, когда закусывали и выпивали. – Я прихожу прям к директору промторга. Хлоп – пузырь на стол левой рукой и прям сразу говорю, что мне, шахтеру, надо. И никакого дефицита! Что я в Киев или Москву, что ль, буду ездить? Давай! За них!