Мужчина и женщина в эпоху динозавров - стр. 36

– Он покрывает кость гипсом, – говорит Леся. – Это надо делать очень осторожно, потому что она – не настоящая кость, а окаменелость. Ее мягкие части разложились, и объем заполнился минералами, так что на самом деле она уже почти каменная. Она очень хрупкая.

– Я знаю, – говорит Дженет. – Папа нам рассказал.

– Это ваша работа? – спрашивает Нэнси.

– Ну, и это тоже, – отвечает Леся.

– Странная работа, – говорит Нэнси.

– Ну, я делаю и разные другие вещи, – говорит Леся, не понимая, почему оправдывается перед ребенком девяти лет. Или восьми? – На самом деле я мало участвовала в раскопках. Но я много занималась консервацией костей. Некоторые окаменелости надо консервировать сразу, иначе они распадутся. Мы их покрываем «Гельвой». Это вроде жидкой резины.

Дети смотрят через стекло на недвижного палеонтолога. Чем больше на него смотришь, думает Леся, тем больше он похож на труп, с этой бледностью и застывшим взглядом. Дженет сморщилась, как от вони, Нэнси вроде бы любопытствует, но вчуже. Как объяснить им, зачем Леся этим занимается, почему она любит эту работу? В тот день они нашли альбертозавра: бедро и позвонок. Морган: «Ну что у нас тут?» Разочарованный, потому что это оказался уже известный вид. Но Леся хотела вскричать, подобно ветхозаветному пророку: «Восстань!», подобно Богу, воздеть руки и своею волей призвать молнии; и тогда странная плоть регенерирует, покроет кости, пустыня увлажнится и расцветет.

Но этому не бывать, так что остаются только музейные витрины, с откровенно пластмассовой растительностью, среди которой скелеты, собранные и пересобранные после яростных споров о том, как именно они ходили, вздымают огромные головы с зияющими глазницами высоко над теми, кто пялится снизу вверх, кто жив до сих пор лишь по милости их предков.

В сумраке мелового периода дети нажимают на кнопки, смотрят, как сменяются цветные слайды под жужжание автоматических музейных голосов. Леся знает, что она тут лишняя. Нат прогуливается рядом, расслабленный, безмятежный, ей хочется схватить его и встряхнуть. Что вообще все это значит, зачем он заставил ее через это пройти? Убить свободное время (она могла бы ходить по магазинам! читать! совокупляться!) ни на что? А может, это проверка, может, экзамен, может, она провалилась? Если он собирается делать ей авансы – а она не знает, что будет, если это и вправду так, она еще не думала об этом, только представила себе тяжесть его руки на какой-нибудь части своего тела, достаточно запретной, для определенности – чего же он тогда тянет? (Конечно, не здесь и не сейчас, не при детях. Которые, скорее всего, ничего не заметят.)

Но дело, кажется, не в этом.

Трое маячат впереди, едва различимые во тьме пещеры. Над ними нависают чудовища, рептильные скелеты, сшитые в угрожающих позах, точно в каком-нибудь великанском аттракционе ужасов. Нат чувствует, как его кости распадаются и камень заполняет пустоты. Ловушка. Беги, Нэнси, беги, Дженет, иначе время настигнет вас, поймает, и вы застынете навеки. Но Нэнси, в твердой уверенности, что он ее не видит, спокойно ковыряет в носу.

Лесин силуэт склоняется к детям. Продолговатый: Богоматерь На Костях. «Вымерли – это значит, что их больше нет», – говорит она. Нат надеется, что его дети не покажутся ей невежественными или глупыми. Он точно помнит, что несколько раз объяснял им значение слова «вымерший». И они уже много раз были в этой галерее, хотя Нэнси предпочитает египетские мумии, а Дженет любит рыцарский зал, где доспехи, лорды и леди. Неужели они разыгрывают перед Лесей спектакль, чтобы помочь ему, задают вопросы, симулируя интерес, неужели они так проницательны, так хитры? Неужели его намерения так очевидны?