Муж, контракт и третий лишний - стр. 27

— Признаю, — он поднял руки, будто сдаваясь, но улыбка была спокойной — спокойная улыбка ничуть в себе не сомневающегося человека, — Я позволил себе лишнего из-за того, что мне не нравится ситуация. Ее ведь создала не ты? — он вглядывался в мое лицо, будто мог найти там какие-то ответы, — Так что это было несправедливо. Я прошу прощения. Мир?

— Ты!..

Я хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Он признал ошибку. Он извинился. Почему же от этого он бесит только больше?!

— А ты не хочешь извиниться? — вдруг предложил мужчина. Его брови опять поползли домиком ко лбу, и от этого лицо приобрело какую-то шутовскую издевку. — Я полчаса тебя ждал у подъезда, пока не сообразил, что ты меня кинула. Я был не слишком тепло к тебе настроен, но поговорил с тобой честно и открыто. Дал тебе возможность, которую никто бы тебе не дал, кроме меня — возможность точно понимать ситуацию. Пусть и не в ласковой форме, но все же. Ты же выставила меня необязательным перед моими и своими родителями. Я ведь даже ответить не мог.

Я почти увидела, как настоящий цвет моих щек берет лопаты и, раскапывая молекулы тонального крема, находит себе путь к свету. К слову, да. Для меня было важно понимать, что на самом деле происходит. Я бы не хотела узнать все это по факту — когда уже невозможно было бы воспользоваться предоставленным Бакуриными шансом. И, оправдываясь за опоздание, он ни словом не упомянул меня. Даже недоразумением, в котором могла бы быть моя ответственность, не назвал.

Его лицо вдруг оказалось совсем близко к моему.

— Ты мне не нравишься, — он говорил тихо и вкрадчиво, — Я тебе — тоже. Разве не прекрасно, что нам больше не надо это скрывать хотя бы друг перед другом? Не обязательно же хорошо друг к другу относиться, притворяться и играть, чтобы просто-напросто договориться об условиях этого брака.

Я слушала его будто сквозь толщу воды. Кажется, он говорил что-то относительно разумное. Что-то, с чем я не была согласна, но что вполне могла бы принять без особых усилий. И все же я не вслушивалась. Потому что он что-то говорил, но смотрел почему-то исключительно на мои губы. И смотрел совсем не случайно.

Я не так часто замечала чужой интерес. Но сейчас я буквально всем телом чувствовала, что этот мужчина — чтоб бы он там ни говорил про свои вкусы! — хочет меня поцеловать. Очень хочет. И что бы я ни говорила про свою неприязнь, прямо сейчас я тоже этого хотела. Казалось, губы покалывает, а мой собственный взгляд блуждал по его лицу, то и дело натыкаясь на его чуть натянутую улыбку. Я вскидывала его обратно куда-то Бакурину в переносицу, но выровнять сбившееся вдруг от его взгляда дыхание никак не получалось.

Не знаю, почему. Может затяжное одиночество сыграло со мной злую шутку? Может тот факт, что хоть и паршивец, Бакурин был по-мужски привлекателен. Может это из-за того, что не так уж я и протрезвела, как мне казалось из-за злости. Я весь вечер тихонько потягивала отнюдь не сок.

Ну почему он не мог просто вести себя со мной нормально? Почему он не мог бы стать тем Егором, которого видели мои родители — хорошим мальчиком! Тогда мне не пришлось бы стыдиться, что я как дура хочу целоваться с каким-то придурком. А может не с придурком? Может просто хочу целоваться?..

Это вышло неосознанно, просто губы пересохли, а помада на губах будто только сушила их сильнее. Казалось, тонкую кожу стягивало, а под ней — горело. И мне было просто жизненно необходимо…