Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - стр. 34
Подготовившись к забегу, стайер подходит к стартовой черте, сгибается, замирает, слышит выстрел рефери и начинает двигаться собранно и экономно, изысканно и, даже можно сказать, грациозно. Легкоатлет продолжает лететь, минуя и беговую дорожку, и вот уже даже сам стадион, растворяясь в белейшей бесконечности – напоследок, после неслышного людям хлопка, как бы входя в какое-то иное измерение.
Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.
Я не прячусь, так как, кажется, никто ни в чем не виноват.
26.10. 2014
Запретный город
Венецианский дневник эпохи Твиттера
30 октября 2013 года
Шарады, ребусы, космические куплеты
Дорога до места почти всегда складывается как шарада: меняя жизнь, извлекая себя из пазов привычного расписания, существуешь на весу, из-за чего всюду, во всем ищешь и обязательно находишь знаки, указывающие на особость этого момента, шествия путем.
Заметно то, что выпирает из обыденности, а дорога всегда сбой ритма, поэтому в любой мелочи, точно пот, проступает дурной, неоправданный символизм. Значения множатся, как варианты пути, оттого и выглядят как шарада. Головоломство.
Твой первый слог – в утреннем солнце, заливающем Сокол, в невыспанности, которую бортовой журнал, забитый рекламой под завязку, называет «синдромом путешественника» и просит не путать с джетлегом.
Второй слог прячется в аэроэкспрессе, на который таки не опаздываешь. Правда, плюхаясь в кресло в самый последний момент, не успеваешь купить билет, но с тобой для этого – ура прогрессу! – «мобильный Интернет».
Первый раз отправляешься аэроэкспрессом с Киевского, поэтому картинка за окном вагона непривычная.
Но пока не зима – лишь предзимье, и заметает не писательский поселок, но человек свои следы, загадывая очередные картонные секреты.
Третий слог – это перестроенный аэропорт, причесанный как бы под евростандарт, но на самом деле выхолощенный изнутри до такого состояния, в котором Борисполь не отличить от Пулково.
Аэропорт продолжают достраивать и расширять, точно ты на пару часов попал в Сочи.
Притом что обслуживание не становится более технологичным, а взгляд «погранца» – ласковее. Зато здесь в разы меньше народу, дырявый wi-fi и маленький Boeing, с борта которого я посылаю вам это приветствие.
Летим неровно, нервно, точно по морю плывем.
Прямо перед мной летит семья: муж, жена и их капризная дочка лет четырех. Девочки много, она шумит и постоянно высовывается из-за спинки своего кресла. Мой сосед морщится, а я думаю о том, как он не прав, ведь сегодня это его персональный ангел-хранитель.
Долгие часы полета в постоянном сером звуковом потоке пялишься на чужие лица, точно стараясь запомнить их навсегда (словно это послушание) – столько в них информативности. Однако куда же нас всех мгновенно вымывает из памяти, стоит самолету приземлиться и остановиться?
В узком проходе последних минут ты еще с ними, но, встречаясь со знакомыми (равно незнакомыми) лицами на пограничном контроле, испытываешь неловкость тотального отчуждения. Предательства тех, кто разделил с тобой смертельную опасность перелета. Неловкость, вызванную тем, что все чувствуют примерно одну и ту же суету и желание сбросить статическое напряжение дороги через ее забытье. И эта всеобщая, на выдохе, секундная объединенность отчуждает нас от них окончательно и бесповоротно.