Музей боевых искусств - стр. 10
– Я узнаю адрес девушки и сразу же тебе сообщу, – пообещал я, поднимаясь. – И последний вопрос, товарищ майор, можно?
– Ну? – исподлобья глянул на меня Самохвалов.
– Сколько стоят похищенные картины?
– А ты что? – ехидно осклабился Джованни. – Прицениваешься, чтобы ворованное барыгам спихнуть?
Конечно же, майор давно понял, что я к ограблению Музея искусств никакого отношения не имею, а злился он из-за того, что ему не удалось спихнуть на меня дело.
– Обижаешь, гражданин начальник, – произнес я укоризненно, решив, что пришла пора обидеться. – Я честный парень, а если не хочешь говорить, то и не надо. – Я обернулся к Колесникову. – Пошли, дядя Ваня!
Кряхтя, завуч стал подниматься.
– Десять миллионов картины стоят, – неожиданно произнес Самохвалов. – В баксах, разумеется.
Моя нога, поднявшаяся было для того, чтобы сделать шаг к двери, застыла в воздухе, а широкий зад поднимавшегося Колесникова завис над стулом.
– Сколько-сколько? – спросил я так, словно майор сморозил глупость.
– И это по самым скромным подсчетам, – мрачно сказал рыжий опер.
Колесников вышел из столбняка раньше, чем я. Он разогнулся и со свойственными пожилым людям нравоучительными нотками в голосе изрек:
– А народное добро лучше охранять нужно! Наняли, понимаешь, дураков-охранников, провести которых проще простого оказалось. За мной, Гладышев! – произнес он тоном папаши, забирающего сына из учреждения, где с ним плохо обошлись, и прошествовал мимо меня к двери.
«Ну что, майор, выкусил?» – хотел я сказать, но сдержался и заспешил за завучем.
Из здания РОВД я вышел как белый человек, через парадный вход.
Во дворе на скамеечке в тени дерева сидела та самая девица, о которую я споткнулся, – источник, как я считал, обрушившихся на меня в этот день несчастий. Она, очевидно, ждала, когда ее вызовет к себе Самохвалов для соблюдения каких-нибудь формальностей, связанных с данными ею свидетельскими показаниями.
Я хотел сделать вид, будто не заметил девушку, и пройти мимо, но она поднялась мне навстречу. Девица, по-видимому, уже знала, что никакой я не отморозок, похитивший картины, а честный гражданин, угодивший в переплет, потому что смотрела на меня не так, как на улице Новокузнецкой, то есть не затравленно.
– Простите меня, – сказала она тихим, довольно-таки приятным голосом. – Все так неловко получилось.
В общем-то, девушка была ни в чем не виновата, но человеку свойственно обвинять кого-нибудь в своих бедах, а поскольку те двое, перемахнувшие забор, были далеко, то девица на роль козла отпущения как раз годилась.
– Бог простит, – бросил я, не разжимая зубов, и прошел мимо.
Пухлый Иван Сергеевич, заложив руки за спину, как колобок, катился в горку, вернее, перекатывался, а еще точнее, переваливался с боку на бок, тяжело ступая больными ногами. Колесников страдал болезнью спортсменов – варикозным расширением вен – результат перетренировок.
Я нагнал завуча и пристроился рядом.
– Ты бы хоть физиономию умыл, – посоветовал дядя Ваня, когда мы проходили мимо мраморного фонтанчика для питья. – А то по городу с тобой идти стыдно.
– А вы что, до дому меня провожать собрались? – якобы удивился я, наивно рассчитывая провести оставшуюся половину дня на своем диванчике, зализывая душевные и телесные травмы, полученные до обеда.