Мусульманский батальон - стр. 24
– Поймут ли нас… когда-нибудь?.. Погибших солдат достойно проводить надо; ты подумай с Холбаевым, как это лучше сделать. Боюсь, военкоматовские за завесой секретности и под покровом ночи придадут тела земле… О родителях подумайте, как поддержать их, чем нужно помочь. Список представленных к награждению – мне на стол. Сам знаешь кадровиков, начнут сейчас канючить: и много, и слишком высокие награды, и все тому сопутствующее… А документы я у себя оставлю, коль ты не против. И ты уж, прошу тебя, без моего ведома никому ни о чем не рассказывай. И так сраму уж больно много за генералов. Договорились? – Уже на выходе, тепло прощаясь у дверей – и, должно быть, вслед своим раздумьям, – с нотками озорства произнес: – Говоришь, орлы – наш отряд? Горжусь этим. Такого в нашей спецназовской истории еще не было: полгода подготовки, и – отборные солдаты на славу удались, прям-таки соль земли грозная получилась. Гм-м, а вы как их окрестили… «мусульманский батальон». Слушай, Василь Васильевич, а ведь неплохо, правда. Сладкоречиво…
У начальника Генштаба Колесник докладывал подробно и обстоятельно. Маршал Огарков внимательно выслушал и еще более внимательно изучил карту, исполненную Колесником в единственном экземпляре – с нанесенной обстановкой, задачами всех подразделений и групп, участвовавших в штурме дворца, и расписанием взаимодействия. Николай Васильевич обратил внимание, что на плане штурма нет росписей генералов Магометова и Иванова.
– А почему не утвержден план? Вы что, действовали без согласования с ними?
Колесник перевернул бумагу.
– «План утвержден, от подписи отказались», – вслух прочел маршал. – Они знают об этом?
– Так точно, я собственноручно написал при них.
Обычно сдержанный маршал смачно выругался, но тут же поправился, и в голосе его зазвучали теплые нотки:
– Молодцом, полковник… молодцом, Василий. – Он встал и, подойдя к Колеснику, обнял его. – Наше счастье, что хоть кто-то оказался решительным, а то наломали бы дров…
На следующий день Колесника вызвал генерал Ивашутин, дал своего порученца в провожатые, машину и почти торжественно, с напутствиями, отправил к министру обороны маршалу Устинову, но что более важно и значимо – к члену Политбюро ЦК КПСС. Встреча эта для скромного полковника стала памятной, и Василий Васильевич не то чтобы с гордостью рассказывал о ней, но детали не упускал, смакуя всякий раз нравы министерских кабинетов и их обитателей. Людей, совершенно нам незнакомых, хотя их портретами повсюду были густо завешаны стены – и в местах нужных, и в не очень присутственных. При докладе министр обратил внимание на надпись, которую Колесник сделал в кабинете Магометова, покачал головой: «Я понимаю, почему осторожный кавказец Магометов не поставил свою подпись на твоем плане. Но почему Иванов не расписался, понять не могу». Устинов, не торопясь, прошелся по кабинету и положил документы Колесника в приоткрытый сейф. Блеснул сквозь очки хитрецой в сторону полковника, но ничего не сказал. Пронесло…
Давайте, щадя двух генералов, не станем попрекать и осуждать их. Ну, не хватило товарищам мужества поставить свои подписи, утвердить документ, воспользоваться правом, предоставленным им, почитай что, руководством страны, – да и извольте. У русской истории хватит страниц для тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но в страхе возвращались в свою. Тем более что у них возник порыв и намерение исправиться и стать «хорошими». Когда задача была выполнена, они сами разыскали Василия Васильевича и сказали: «Ну, давай твой план, мы подпишем». Василий Васильевич, только что вышедший из боя, пропахший порохом, опустошенный пережитым, не пригубивший и грамма водки, не поверил в их «чистосердечное раскаяние», хотя в душе все простил генералам, не таил зла, но подписать все-таки не позволил. Не оттого ли Василий, Герой Советского Союза, целых восемь лет «шел» от полковника до генерала? Ни один из высоких руководителей не взял на себя ответственность. Как говорил сатирик Михаил Жванецкий: «Совсем не выговариваются слова: я вами руководил, я отвечаю за все».