Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 - стр. 10

07.03.

Мы ходили в поисках пищи. Искали. Пока шли в центр города, прислушивались: если летит мина или снаряд, на землю ложились.

Встретили русскую бабушку. Учительницу! Она ходила в разбитые дома и собирала книги. Не вещи, не посуду. Книги! Складывала на тележку. Плакала:

– Надо спасти историю!

Непонятно, откуда все время стреляли.

Мы не нашли еды, но мама успела рассказать мне о семье Николая II. Особенно запомнилось, как царских детей вели на расстрел и они спускались по ступенькам в подвал. Я шла и думала, что детей в подвалах убивают. Традиция такая, наверное.

Мы в подвал только один раз ходили. Все время дома, все обстрелы. Убьют, так хоть дома. Ненавижу подвалы!

11.03.

У меня порвались сапоги. Ноги мокнут. Нет обуви. Я взяла и зашла в чужой дом. Хотя дала слово маме – не заходить в чужой дом. Но зашла – сапоги посмотреть.

Я не заметила, что крышка подвала открыта. Зашла и сапоги увидела. Они лежали на диване. Я на них посмотрела и… упала. В подвал. Но не совсем внутрь. Если б упала, то умерла. Лестницы не было, а три метра глубина, и внизу – бетон.

Я руками зацепилась за края. Вылезти не могла. Сил не было. Провалилась по пояс. На помощь никто не шел. Никто не знал, что я пошла сапоги искать. У меня даже пальцы побелели. И тут зашел дед-чеченец. Я решила, он меня спихнет вниз и я там умру, а он дал мне руку. И я вылезла.

– Что ты тут ищешь? – спросил.

– Я хотела сапоги взять, – сказала я.

– Не стыдно тебе, – спросил дед, – воровать?

Я красная стала как помидор.

– Не туда твои ноги ходят! Не тот путь нашли! – громко сказал дед. – Грех! Грех!

– Я никогда не приходила искать вещи. Один раз…

– Будет тебе и за один раз! – перебил меня дед. – Позор!

Потом он увидел, что я в рваных сапожках стою. Пошел и взял сапоги. Бросил через всю комнату.

– На! – сказал он. – Возьми. Моих бомбой убило. Дочку, внуков убило. Никто не придет в этот дом жить. Все там! – показал вверх рукой.

Я сказала:

– Извините, – и ушла.

В своих рваных сапожках ушла. А потом побежала бегом. Мне хотелось убежать.

Я наткнулась на труп. Его не было полчаса назад. А теперь лежал! Мужчина лет сорока. Русский. Житель. Он лежал и смотрел на меня синими глазами. Рядом ведро. Он за водой вышел. Наверное, его убил снайпер.

Мама нашла варенье и несла в сумке.

– Где тебя черти носят? – спросила она.

Я сказала. Мама дала подзатыльник. Прямо при покойнике. У меня в глазах просияло от подзатыльника. Очень обидно стало.

– Кроме еды, ничего брать нельзя! – строго сказала мама.

Мама нашла одеяло, которое валялось на улице. Накрыла покойника, и мы пошли домой. Поля

12.03.

О, что было! Мы ходили в церковь через мост. Мост наполовину упал в реку. Потому что бомба попала. Но по другой половине можно пройти. На другую сторону реки попасть.

Еще там, где мост, рядом президентский дворец битый и разбитая гостиница «Кавказ». А на мосту стоит пушка и солдаты. Русские. И стулья стоят, и сидят они на стульях. Это теперь их мост.

Вот мы шли с мамой до церкви и были уже на середине моста. И я вижу: на другом мосту, который дальше через реку, бегут ополченцы. Я их сразу узнала – у них на голове зеленые ленты. Они стали стрелять из такой длинной зеленой трубы, которую носят за плечом. И прямо по нам! С того моста – по этому мосту! Ка-а-ак бахнуло! Огонь! Все попадали.