Муравечество - стр. 30
– Нет. Я знал, что они не хотели. Их взгляд говорил: пожалуйста, не приглашай. Это те, которые не слепые. Слепые говорят ушами. И когда я видел такой взгляд или уши, просто проходил мимо. Но это не значит, что они мне не нравились. Это было тайной. И про себя я о них думаю. Придумываю о них истории.
– Вы пишете рассказы?
– Не совсем.
– В каком смысле «не совсем»?
– Ну, истории я придумываю, но только для себя. Они составляют мне компанию. Мне бывает одиноко. Часто. У меня есть телевизор и ТВ-программа, но иногда я придумываю истории для себя одного. Жаль, что брейнио еще не изобрели. Когда изобретут, я уж помру. Знаешь, как работает брейнио?
– Эм-м, нет. Я впервые о нем услышал несколько минут назад, – говорю я.
– Брейнио попадает в мозг человека с помощью невидимых лучей или навроде того.
– Как радиоволны?
– Вроде так, хоть я и не учет-ный. И эти невидимые лучи – они рассказывают тебе историю, которую можно смотреть прямо в мозге. Но это не как телевизор, где всего одна история и ее смотрят все. Брейнио смешивается с твоими собственными идеями, и история, которую ты смотришь, ее как бы вы вместе с брейнио создаете.
– Индивидуальная история.
– Это что такое?
– Ну, сделанная вами вместе.
– Я так и сказал. И ты в ней тоже есть. Я уже говорил? Можно быть внутри истории. Если хочешь.
– Похоже, это потрясающее изобретение. И ни капельки не жуткое, – говорю я.
– Ага. Хотел бы я дожить до изобретения брейнио.
– Вы бы хотели быть героем собственных историй в брейнио?
– Нет. Я не очень люблю смотреть на себя.
– Даже в брейнио?
– Думаю, даже там.
– Но в брейнио можно стать кем угодно.
– Ага. Но тогда это буду не я.
– Логично.
– Но хотел бы я быть еще жив, когда изобретут брейнио. Тогда было бы гораздо быстрее и легче.
– Быстрее и легче, чем что?
– Чем история, которую я придумываю сейчас. Брейнио создает истории быстро. Все в будущем говорят, что брейнио быстрый, – отвечает Инго.
– А вы можете рассказать, что за историю придумываете?
Он замолкает и таращится на меня так же, как вчера. Я жду. Он хочет ответить? Кажется, да. Он облизывает губы, словно собирается заговорить, но продолжает смотреть.
– Я не могу рассказать.
Я безутешен.
– Может быть, я смогу показать, – говорит он.
– Значит, вы художник? Покажете мне свои картины?
– Иногда я рисую. И строю. И еще занимаюсь всякими ремеслами. Шью. И еще всякими ремеслами, если необходимо.
– Потрясающе! Я бы с радостью посмотрел ваши работы! Они выставляются в галерее или…
– В квартире. Я покажу на проекторе.
– Это фильм?
– Да, я снимаю анимационный фильм.
Даже не верится: дряхлый, эксцентричный, скорее всего сумасшедший афроамериканский кинорежиссер-затворник. Искусство аутсайдеров, несомненно. Я наткнулся на что-то грандиозное. В голове пляшут мысли о Дарджере[24]. Время для вопроса на шестьдесят четыре тысячи долларов:
– Сколько людей видели ваш фильм?
– В смысле?
– Вы уже показывали кому-нибудь свой фильм?
Пожалуйста, скажи «нет».
– Он не для других. Он только для меня. Больше никто его не видел, – говорит он.
Как я мог наткнуться на такое? Неважно, насколько неказист и неумел его фильм, неважно, как больно его смотреть, я обращу эту историю в антропологическое золото. Она будет кормить меня до конца жизни. Наконец-то я раздвину стыдливые ножки «Кайе дю синема».