Мумия для новобрачных - стр. 5

Его музыканты говорили мне, что самые радостные песни он написал после встречи со мной. В его текстах появился совсем другой дух. Было видно, что он счастлив. А после встречи с Лилькой эта радость ушла. Да и он вроде написал всего две песни, и народ их не принял. То есть они не звучали из каждого утюга, как предыдущие, я даже расстроилась, прочитав комментарии.

Еще он частенько высказывается на политические темы, на злобу дня – по любым вопросам, у него много стеба, он просто развлекается. Он сам говорил, что никогда не знает, что его может подвигнуть на написание текста. Вначале всегда текст, а потом он слышит музыку. Слова порождают музыку, соединяются, сливаются с ней – и получается нечто единое.

Тем временем председатель суда, которого звали Виталий Иванович, представился всем присутствующим (тем, кто его не знал) и объявил, что сделал вполне определенный вывод из услышанного: на Константина Алексеевича Мартьянова как-то воздействовали. Вероятнее всего, некие действия производились регулярно, от чего он был сам не свой, совершал нетипичные для себя поступки и сейчас не может поверить, что их совершил.

– Так?

Виталий Иванович посмотрел на Костину мать, потом на продюсера, музыкантов, сына. Все кивнули.

– И никому из вас не пришло в голову отвести Константина Алексеевича к врачу, чтобы хотя бы сдать кровь?

– А вы попробуйте его куда-нибудь отвести, – хмыкнула Костина мать.

– Не только попробую, а отведу прямо сейчас, – объявил Виталий Иванович. – Хотя, конечно, раньше надо было. Сейчас, как я понимаю, пелена спадать начала. Кровь надо сдать обязательно. И волосы на анализ. В волосах всякая дрянь дольше всего задерживается.

В качестве примера Виталий Иванович привел эксгумацию тела Елены Глинской, матери Ивана Грозного, через несколько столетий после смерти. Современные ученые смогли доказать то, что люди подозревали с момента ее смерти. Соли ртути все еще оставались в волосах.

– А завтра я лично отвезу Константина Алексеевича к очень хорошему гипнологу, – добавил председатель суда.

Костя, который так и стоял на коленях передо мной, попытался влезть с комментариями.

– Константин Алексеевич, вы – наше национальное достояние. И все присутствующие и не только присутствующие в здании подведомственного мне суда хотят, чтобы вы и дальше радовали нас своим творчеством. – Виталий Иванович посмотрел на меня. – Как я понимаю, вас он может послушать, если вообще кого-то послушает?

– Дайте мне сделать любимой женщине предложение! – заорал Костя.

– Делайте, и идем в лабораторию. Людочка, я тебя вроде тут где-то видел?

– Я здесь! – крикнула Людочка.

Виталий Иванович дал ей какие-то непонятные мне указания и велел результаты Костиных анализов завтра отдать ему лично в руки.

– Нас во Дворце ждут через два часа, – крикнул гитарист Юра от двери. Он вроде выходил?

Все собравшиеся посмотрели на него.

– Во Дворце бракосочетаний, – пояснил он. – У них там окно.

Народ разразился долгими продолжительными аплодисментами.

– А платье? – спросила моя тринадцатилетняя дочь Юля. – Опять без платья? Опять мы пошли за картошкой, зашли в ЗАГС и дальше пошли за картошкой?

Именно так она описывала наше первое бракосочетание. Возможно, услышала от кого-то из взрослых.

Но суть передала правильно.

– Наташа, я куплю тебе любое платье, какое ты захочешь.