Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897-1938 - стр. 28
Однажды, когда мы вместе шли на вокзал, где я должна была сесть в поезд на Женеву, он указал на общественный парк, мимо которого мы проходили, и рассказал такой эпизод:
– Когда я приехал сюда, я жил в величайшей нищете. Товарищи, которые могли бы помочь мне, были далеко или сидели без работы. Однажды я проходил мимо этого парка и был такой несчастный от голода, что думал, что не проживу и дня. Я увидел двух англичанок, которые сидели на скамейке и обедали – хлеб, сыр, яйца! Я не смог сдержаться. Я бросился на одну из старых ведьм и вырвал еду из ее рук. Если бы они оказали хоть малейшее сопротивление, я бы задушил их – задушил бы, заметьте…
Он добавил грубое слово. Потом остановился и начал смеяться, засунув руки в карманы. Все его тело раскачивалось.
– Вам не кажется, что было бы лучше, если бы я убил этих паразиток? Почему не приходит час реванша?
Я обратила его внимание на то, что убийство двух женщин не решило бы проблему голода среди людей. Но его не заботил голод как социальная проблема. Он рассуждал, исходя из удовлетворения своих собственных нужд – пища и месть.
Я была убеждена, что, если бы он мог добиться в Швейцарии нормального уровня жизни, зарабатывал бы достаточно, чтобы обеспечить свои насущные потребности, регулярно питаться, иметь жилье, если бы ему больше не пришлось страдать от унижения, быть зависимым от благотворительности своих товарищей, его разум и дух стали бы менее возбужденными.
В то время я часто ездила в различные большие и маленькие города, выступая от имени как итальянских, так и швейцарских социалистов и организовывая группы из эмигрантов. Всякий раз, когда я уезжала, я держала в уме необходимость для Муссолини получить работу. Реакция товарищей в небольших городах, в которых я уже пожила, была не очень обнадеживаю щей.
В Женеве я пришла к секретарю итальянского клуба социалистов сапожнику Пьетро Лозио. Для Пьетро, как и для большинства итальянских радикалов, социализм был не просто политическим кредо, он был образом жизни, а человеческая солидарность – не убеждением, а религией. Его небольшая обувная мастерская в Женеве была магнитом для итальянских эмигрантов. Хотел ли кто-то починить башмаки, получить социалистическую брошюру, газету, хлеб, вино или совет в минуту нужды, он шел к Пьетро. Если кто-либо мог понять и помочь мне поддержать Муссолини, то это был Пьетро.
Он тепло приветствовал меня и крикнул своей жене в кухне, которая находилась позади мастерской, приготовить мне чего-нибудь поесть.
– Я пришла всего на несколько минут, дорогой товарищ, не беспокойтесь. Я подумала, что, пока я здесь, я спрошу у вас, не найдется ли в Женеве какой-нибудь работы для этого молодого Муссолини…
– Муссолини? Работать? А, так он теперь может работать, – засмеялся он в ответ. – Я должен рассказать об этом жене. Она не поверит. Когда он впервые приехал сюда, он пришел к нам. Он так много жаловался на свою болезнь, неспособность найти работу, что я сказал ему, что он может приходить к нам столоваться. Но он так много ругался, его манеры были такими грубыми и своеобразными, что Луиджия решила, что ей не понравился наш гость. «Я счастлива разделить то, что у нас есть, с товарищами, – сказала она, – но я не доверяю этому человеку. Он никогда не смотрит тебе в глаза, он такой беспокойный и грубый». После этого некоторые товарищи и я покупали для него талоны на обед в дешевой столовой, а вскоре после этого он уехал. Не думаю, что для него найдется что-нибудь в Женеве.