Моя. Я так решил - стр. 22
Это – блядское погружение. Это – с головой. Это – с сердцем. Это – со всем.
– Еще… – ее губы еле двигаются, и получается выдыхать тоже синхронно с моими, набирающими силу и жесткость движениями, – еще, еще, еще…
– Да, – отвечаю и прижимаюсь к распахнутому рту, чтоб сделать погружение окончательным.
И чтоб не одному мне перестало хватать воздуха. Не буду один тонуть. Только с ней.
Эва переплетается со мной руками, ногами, обхватывает, тянется, обвивает, как белая, гибкая лоза – темный камень, опутывает собой, мы сливаемся в одно, и ощущение такое, что теперь всегда так будет.
Движения становятся неторопливыми, я сознательно замедляюсь, потому что хочется тянуть этот момент, хочется его переживать снова и снова…
Хотя, у нас впереди вся ночь. И вся жизнь. Эва еще не в курсе просто, но я уже все решил.
– Пожалуйста… Пожалуйста… – она не выдерживает первой, сходя с ума от моей мучительной медлительности, нетерпеливая какая…
Перехватываю ее беспокойные руки, укладываю жестко над головой, приподнимаюсь, невольно усмехаясь от жажды и паники в темных глазах:
– Нет… – это будет теперь моим любимым словом, – нет…
Она прикрывает веки, вздрагивая всем телом в такт моим движениям, так сладко, так отзывчиво, что хочется мучить ее дольше и дольше. Уже за один этот вопрос о нерешительности с женщинами…
И за ее мнимую уверенность, что это она здесь ведет, что это она – управляет.
Не ведет. Не управляет. Все будет так, как я решил.
И кончит она только тогда, когда я захочу.
Когда я решу.
Резко выхожу, под негодующе-жалобный стон, становлюсь на колени и переворачиваю ее на живот, падаю сверху, заставляя уложить ладони на спинку кровати и сомкнуть покрепче.
– Полетели, Эвита, – шепчу ей, врезаясь в податливое тело уже под другим углом, и это изменение положения дает долгожданную разрядку.
Эву трясет, выгибает, она стонет жалобно и протяжно, но рук не убирает от спинки кровати, наоборот, сжимает сильнее, словно понимая, что еще не все. Еще далеко не все.
Я же нерешительный… Не решил пока, сколько раз позволю ей кончить.
Набираю скорость, придерживая за гладкие бедра и наслаждаясь роскошными видом сзади, провожу пальцами по выступающим позвонкам. Охеренная.
Голову дурманит от кайфа, наклоняюсь, нахожу пальцами клитор, надавливаю…
– Кончай, Эвита, – приказываю тихо, и она подчиняется.
Умираю от ощущения частых, сладких сокращений, глажу, глажу ее…
Самая крутая ночь в моей жизни. Аргентинская патока.
Эва стонет опять, держится за спинку кровати, ритмично бьющейся о стену…
И ее белые тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в темное дерево – шикарная финальная нота.
Наклоняюсь опять, сжимаю небольшую, острую грудь, вытаскивая из Эвы еще один долгий-долгий стон… И кончаю. Словно умираю.
Падаю на мокрое от возбуждения тело, жадно вдыхаю наши перемешавшиеся ароматы.
Кайф… Какой кайф…
Теперь попить.
И еще разок.
Сползаю с Эвы, напоследок сладко лизнув тонкую линию позвонков у шеи, подхватываю бутылку воды у кровати, жадно пью, потом протягиваю своей любовнице.
Она уже перевернулась и лежит на спине, оглушенно глядя в потолок.
– Боже… Боже… Ты – монстр…
– Пить будешь, Эвита?
– Да. И спать.
– Нет, у меня еще планы на тебя.
– Не-е-ет…
– Да.
Утром мне в глаза светит беспощадное аргентинское солнце. Матерюсь спросонья, щурюсь, шаря по кровати.