Моя судьба - стр. 6

Решение об отъезде на Ко Кануй я приняла быстро и с легким сердцем. Мой гинеколог, к моему немалому удивлению, полностью одобрил эту идею и даже пообещал связаться со своим коллегой в Таиланде, чтобы дополнительно застраховать меня от всяческих неожиданностей. Как выяснилось, я отнюдь не единственная его пациентка, решившая выносить и родить своего ребенка среди пальм на берегу океана.

В соответствии со своим планом я оставила офис, приобрела билеты, забронировала отдельный домик и в срок прибыла на остров. Со здоровьем у меня, слава богу, все было в полном порядке, и два перелета продолжительностью в общей сложности тринадцать часов почти не утомили ни меня, ни того, кто располагался в моем уже весьма солидном животе. Поселок любителей здорового образа жизни и впрямь оказался весьма неплох. Покоя и свежего воздуха хоть отбавляй. Я не стала разбирать вещи, надела заранее заготовленный купальник и направилась на пляж. В нескольких десятках метров от моего домика теплое ласковое море неспешно накатывалось на золотой песок и манило уставшее в долгой дороге тело. Я помню, с каким наслаждением вошла тогда в воду. Как прекрасна казалась жизнь! А ведь еще и двух лет не прошло с того момента, когда переводчик сообщил мне, что суд приговорил меня к пожизненному заключению.

В тюрьме Ха’Шарон мне все же пришлось просидеть два месяца. Честно говоря, я рассчитывала и на больший срок, но голова моя была настолько занята мыслями о моем Лене Ильине и ожиданием сведений о его здоровье, что я даже не могла сформулировать, что чувствую и чего жду. Несколько раз меня осматривали врачи. Особенно много внимания моей персоне уделил психиатр, приятный пятидесятилетний дядька родом из Львова. В отличие от прочих, этот доктор не искал во мне никаких чудовищных наклонностей, которые, по мнению его израильских коллег, должны присутствовать в женщине-детоубийце. Напротив, он высказал понимание моих преступных действий и приложил, видимо, немалые усилия для того, чтобы облегчить режим содержания в узилище. Главное, я получила в свое пользование компьютер. Психиатр весьма прозрачно намекнул на готовность бескорыстно помогать и впредь, но не рекомендовал, во всяком случае пока, притворяться психически больной. Врачебная комиссия на этапе следствия признала меня вменяемой в момент совершения преступления, и в том случае, если я решу в будущем это оспорить, вовсе не обязательно кричать сегодня, что я Елизавета Первая и Мария Стюарт в одном лице.

Мама, разумеется, примчалась сразу, как только все случилось. Но пребывала она в совершенно растерзанном состоянии, все время плакала, и я попросила ее не изводить меня своим присутствием, а вернуться в Москву, к Даше и несчастному Роме. Я знала, что помощь должна прийти в первую очередь от Семена, однако ни о нем, ни об Игоре Борисовиче, ни о ситуации на нашей фирме мне ничего не было известно. Но судя по тому, что уже на следующий день после случившегося ко мне прибыл один из лучших местных адвокатов, Ави Руденецкий, можно было надеяться, что я не брошена. Господин Руденецкий в ответ на вопрос о гонораре покачал головой.

– У вас хорошие друзья! – сказал он со значением. – И вы мне ничего не должны.

Пришел он не один, а со своим слегка приторможенным коллегой по имени Рами Мучник. Рами был молодым, не подающим никаких надежд юристом, работающим в его адвокатской конторе.