Моя подруга Лиля - стр. 76
Можно удивиться – что значит «откармливал» в голодный год? Что значит «мещанский муж», ведь Маяковский так яростно выступал в стихах против мещанства, как будто мещанство – фикус и канарейка – были его личными врагами? Но «откармливать» можно и одной морковкой, здесь ведь что важно – с какой страстью Маяковский хотел, чтобы его Лиля съела эту морковку. И быть «мещанским мужем» означает то же самое: Маяковский хотел, чтобы каждая ее крошечка была только для него, чтобы было такое взаимное проникновение, чтобы он знал все про нее. Как если бы у них были мобильные телефоны, и он бы звонил каждую минуту: «Ты вышла из дома? Ты доехала? А когда вернешься?» Он как будто хотел ее всю съесть, а она не желала, чтобы ее съели, не желала быть его собственностью. Именно на это он и пытался заявить права, что он с Лилей – вдвоем, она жена, он муж. Маяковский оказался не таким авангардистом в личной жизни, не таким продвинутым, как Лиля. Оказался «мещанским мужем».
А главное в роли мещанского мужа, которую примерял на себя Маяковский, – то, что он один спит со своей женой.
Лиля писала: «Мы все трое женаты друг на дружке». «Втроем» Маяковского устраивало, но хотя бы втроем, а не вчетвером или впятером, – а у Лили были любовники, и Маяковский обо всех «всегда знал». Бедный, бедный Маяковский, бедный «бог неприкаянный»! Он так хотел огромной любви, безраздельного обладания. Лиля не виновата – если бы она дала ему полную физическую верность, он тосковал бы о безраздельном духовном обладании. Но как будто специально – кто много хочет, тот мало получит – ему не досталось даже простой физической верности, чтобы его любимая женщина принадлежала только ему.
Якобсон докладывает Эльзе: «…К осени 1919 года разъехались, Володя поселился со мной, а зимой разошлись».
Лилю раздражал Маяковский, но любое наше раздражение означает, что мы просто дали себе волю, разрешили себе сердиться и топать ногами, и на это всегда есть причина. Причина у Лили была: хотела начать другую жизнь. Хотела сойти с рельс, развернуться в другую сторону – Лиля собиралась эмигрировать.
Лиля решила уехать из России. Идеологические причины здесь ни при чем, большевики никак ее не трогали. Не в том смысле, что не обижали, а просто политика Лилю не интересовала, ее волновала только ее личная единственная жизнь. А жизнь ее шла как-то неправильно, не так.
Морковь за зеленый хвостик – трогательно, конечно, но Лиля была европейская женщина. Лиле это выражение подходит, она в детстве и юности много бывала в Европе, говорила по-немецки и по-французски, любила красивую одежду, комфорт, она была очень европейская женщина… И все это – жечь карнизы в камине, есть гнилую картошку и вместо теплой ванны вокзальная уборная, которую страшно себе представить… Зачем?! И что она получила за это? За отказ от цивилизованной жизни? Быть примерной музой – спасибо, не надо! И она опять, как в восемнадцатом году, произвела смотр личного состава.
Кое-что за это время изменилось. С зимы 1918 до зимы 1919 года футуристы были в центре культурной жизни и занимали важные позиции, а осенью 1919 года – уже нет. Футуристы перестали быть в центре, и Лиля перестала быть в центре. Унылая жизнь, приевшаяся роль Кисы, не то чтобы окончательно надоевшее, но уже исчерпанное окружение, споры об искусстве… Да, все это было мило, но – надоело! Лиле уже двадцать восемь лет.