Мoя нечестивая жизнь - стр. 7

– Мне не нужна благотворительность.

– Да ведь самый главный благотворитель – сам Христос. Это милость Господа, а не моя. Он милостив к беднякам и самым презренным среди нас.

– Уж я-то наверняка презренная.

– Нет, сударыня. Господь никого не презирает. В Его любви вы обретете того, кто обратит вашу жизнь в служение и осушит слезы вашим детям.

– Если он взаправду осушит слезы, он мой друг, – прошептала мама.

Мистер Брейс улыбнулся:

– Пусть в это темное и мрачное жилище снизойдет вся благодать небесная и да заставит вас перемениться. В том числе и в отношении благотворительности. Ибо должен сказать вам, что ваши дети не защищены.

– Не защищены?

– Ну разумеется. Не защищены от искушений и бед, что преследуют невезучих: от жестокости, обмана, мошенничества, притворства, различных пороков и всяческих нарушений закона. Не говоря уже о голоде и болезнях.

– Это точно, – пробормотала мама, – они на заметке у дьявола.

– Позвольте мне хотя бы уберечь малышей от пагубы.

– Только через мой труп, – сказала мама. – Вы не украдете их у меня.

– Вам нечего бояться! – воскликнул Брейс. – Я не хочу их похищать. Я хочу спасти их. Не пожелали бы вы, чтобы наше Общество помощи подыскало для них хорошие дома в сельской местности где-нибудь на Западе?

– Наш дом здесь. Не дворец, конечно, но это наше.

– Лучшее пристанище для ребенка с неблагополучной судьбой – фермерский дом.

– Я прожила в фермерском доме всю свою жизнь, поэтому мы и эмигрировали.

– Сударыня, это ваш долг – отправить детей в деревню в добрую крестьянскую семью, где им будет куда лучше.

– Дети принадлежат матери.

– Тогда хоть позвольте отвезти вас в больницу. Расходы я оплачу. У вас гангрена. Если не согласитесь, можете не дожить до конца недели.

Моей бедной матери нечего было противопоставить напористому красноречию преподобного Чарлза Лоринга Брейса. Он обрушил на нее рассказы о том, сколь страшная судьба ждет и нас, и ее, если мы не отправимся с ним.

– Сударыня, ведь они – малые дети Христовы. Не стремитесь в стан тех невежд, из-за которых растет класс беспризорников, несущих с собой преступление и распад. Это богоугодное дело – увезти вашу троицу туда, где тепло и покойно, где горячий сидр, рагу из бычьих хвостов, новые башмаки и зеленая травка вокруг.

И вскоре мама уже благодарила его сквозь рыдания:

– Мистер, благословенны будьте за то, что думаете о таких бедных душах, как мы.

Мы смотрели, как она трясет головой, беспокойно возится в постели, пытаясь встать.

– Какой замечательный господин, – бормотала она, стараясь расчесать волосы пальцами здоровой руки.

Да, он сыграл свою роль замечательно. Христианские гимны, беспрестанные поминания Господа Бога. Не буду отрицать, что он был добр. Еще как был. И хотел как лучше. Также не буду отрицать, что он спас жизнь многим сиротам и юным изгоям. Он помог тысячам людей, тем и прославился. Я только хочу сказать, что Брейс был сортировщиком, этаким высшим судией. В тот день он забрал нас от матери и определил нашу судьбу, взял за шкирку, словно котят, и бросил в мешок. Никогда ему не прощу, хотя и сама стала кем-то вроде сортировщика.

За булочной на углу Бродвея и Кэтрин-стрит мистера Брейса поджидал собственный экипаж с кучером, закутанным по самые уши. Мы были так потрясены, словно за нами прикатила хрустальная карета. Мама с трудом забралась внутрь и без сил упала на сиденье. Джентльмен подсадил нас и устроился рядом с ней.