Моя (не) родная - стр. 46
– Разве нам с тобой вдвоём плохо?
– Не плохо, – маленький лоб под моими пальцами нахмурился.
Мирон опять заёрзал, а потом и вовсе отстранился. Щелчок – и в комнате стало светлее. Стоящая на полу лампа походила на уличный фонарь, и в её свете лицо сына казалось особенно взрослым. Я повернулась к Мирону.
– Не плохо, мам, – сын снова пододвинулся. – Но с папой было бы лучше. Особенно с таким, как… – он вдруг замялся. – Мам, дядя Данил прикольный. Знаешь, как круто он водит?
Я грустно улыбнулась. Да, что-что, а это я знала. А ещё знала, как жарко он целует после выигранного заезда, как прёт от него уверенностью и как уважают его соперники. Уважают и боятся. И каким мерзавцем может быть Данил, я, увы, тоже знала.
– Могу себе представить.
Только я хотела выключить свет, Мирон уселся в постели. Опустил голову и горестно вздохнул. Этот его вздох заставил моё сердце сжаться. Я дала своему сыну всё, что могла: дом, любовь, заботу. Игрушки, лакомства, путешествия, развлечения – у него было всё, пусть и не в бесконечном изобилии, но было. Ради его счастья, радостных улыбок, я готова была работать день и ночь. Но одного я не могла: купить ему папу.
– Давай, когда мы поедем все вместе на картодром, не будем говорить никому, что Данил не мой папа? – неуверенно спросил Мирон. – А, мам?
И опять выстрел в сердце.
– Хочешь, сходим завтра куда-нибудь с дядей Игорем? – предложила я, не ответив.
Мирон приуныл. Без энтузиазма дёрнул плечами и посмотрел из-под густых ресниц.
– Дядя Игорь хороший, но с ним совсем не так. Давай с дядей Данилом, мам. Ещё дядя Данил сказал, что в следующий раз…
– Кстати, насчёт следующего раза и дяди Данила, – остановив сына взмахом руки, сказала я строго, – разве я не говорила тебе, что уходить с кем-то без моего разрешения нельзя? Тем более, с чужими.
– Он не чужой. И ты разрешила. Оливия тебе звонила, и ты разрешила.
И как с ним можно было разговаривать?! На каждое моё слово у него находилось десять, подкрепленных неопровержимыми аргументами. И это в его шесть. Что будет лет через десять, я боялась даже представить.
– Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Никогда не уходи ни с кем, пока я не разрешу, Мирон. Никогда. Ты меня услышал?
Сын нехотя кивнул. Я снова потянулась к светильнику и на этот раз всё-таки выключила его. Но только свет потух, рядом опять послышался голос сына:
– Но с Дядей Данилом ты ведь разрешила. Значит, с ним можно?
Застонав, я повалилась на спину. Мирон подполз, коленка его ткнулась мне в ребро. Маленький засранец! Весь в своего папашу! Зарычав, я схватила сына за руку и повалила на постель. Пальцами прошлась по его рёбрам, пощекотала подмышкой. Мирон смеялся, пытаясь увернуться. Отмахивался, но я не прекращала.
– Решил с другого края зайти, – я провела пальцами по его животу. Затем поймала за ногу и дотронулась до стопы.
– Не-е-ет, – взвизгнул сын, вырываясь. – Я… Я не решил! Ма-а-ам!
– С дядей Данилом ему… – сделав вид, что кусаю его за руку, я зарычала снова: – Ты что, меня не слышал?
– Слышал, – засмеялся он. – Ма-а-ам, перестань! Ну ма-а-ам!
От нашей возни подушка слетела на пол, одеяло сбилось. Всё-таки вырвавшись, Мирон изобразил дикого зверя и сделал попытку пощекотать меня, но я поймала его и крепко прижала к себе. Обняла так сильно, как только могла, чтобы не сделать больно, и поцеловала в волосы. Погладила плечи. Он шумно дышал, а сердце его билось гулко и часто под моей ладонью.